Например, в середине 1920-х гг. возникла задача разработки схемы планировки поселения на ст. Лосиноостровской (Московская обл.), которое расширялось в соответствии с планами строительства рабочего жилища. В условиях острой жилищной нужды в Москве это поселение, так же как и другие мелкие населенные пункты, расположенные вблизи столицы по всем линиям Московского железнодорожного узла, стихийно превращалось в место постоянного проживания значительной массы людей, работавших в Москве. Проектировщики, разрабатывавшие схему расширения территории поселения, прежде всего, как это требовалось от них предписаниями, постарались выявить и усилить градообразующие факторы[447]. Однако они тут же обнаружили, что данное поселение, выросшее из крупного дачного поселка, не имеет никакой промышленной базы – ни государственного значения, ни местного, за исключением мелких предприятий по обслуживанию бытовых потребностей, которые никоим образом не способны были выступить в роли градообразующего предприятия. Более того, существующее поселение и в будущем вряд ли имело шансы обрести крупную градообразующую промышленность.

Проектировщики столкнулись с реальной, причем весьма типичной для того времени ситуацией: 1) требовалось возведение массивов новой жилой застройки, чтобы хоть как-то упорядочить самостийный неорганизованный приток населения, а ее нельзя было осуществлять без наличия генплана; 2) генплан невозможно было разработать без указания на наличие на территории поселения соответствующего количества мест приложения труда, а они отсутствовали; 3) градообразующего промышленного предприятия, способного предоставить места приложения труда, не было и никаких перспектив его появления в ближайшем будущем не просматривалось.

Компромисс, предложенный в конечном счете проектировщиками, заключался в следующем: концептуально сославшись на схему Большой Москвы, они трактовали проектируемое поселение не как обособленное, а как один из наиболее удаленных районов столицы, в которой, как это было сформулировано в пояснительной записке, и размещались промышленные предприятия, выполнявшие «градообразующую» функцию для Лосиноостровской[448]. Подобное решение по формированию «самостоятельного жилищно-производственного комплекса», в котором градообразующее предприятие было отнесено на значительное расстояние от селитьбы (в данном случае находилось в Москве), а само поселение – на какой-либо отдаленной станции транспортной оси (в данном случае на линии Московской железной дороги), являлось довольно распространенным в рассматриваемый период приемом местного (в данном случае в отношении Лосиноостровской) исполнения положений общегосударственной градостроительной политики.

Кстати, следует отметить, что в разработках Секции уездно-городской планировки МКХ, как раз и занимавшейся в 1926 г. разработкой планировки Лосиноостровской, пожалуй, впервые в отечественной проектной практике было обосновано и зафиксировано положение о том, что показатель территориальной близости друг относительно друга различных точек планировочной единицы следует определять не по физической величине расстояния между ними, а по «времени транспортной доступности»[449]. Исходя из этого Лосиноостровская, находившаяся на значительно большем расстоянии от Москвы, нежели некоторые другие поселения, была включена в ее границы, так как передвижение по железной дороге обеспечивало быстроту транспортной доступности, которой не было у поселков, располагавшихся гораздо ближе к столице, но лишенных удобного и быстрого сообщения с ней при помощи общественного транспорта[450].

В конце 1920-х гг. требование обязательного наличия в советском рабочем поселке мест приложения труда для основной части его населения начинает учитывать особенности описанной выше реальной ситуации. Так, в отношении связи с градообразующим производственным объектом выделяются три разновидности поселков: а) рабочий поселок при внегородском промышленном предприятии (объединяющий на одной территории место приложения труда и селитьбу), а также два других вида социалистических рабочих поселений, в которых селитьба пространственно оторвана от места работы для основной части населения; б) рабочий городской квартал (возникавший в условиях расширения и реконструкции существовавших городов); в) рабочий пригород (селитьба, возводимая на окраинах существовавших городов)[451]. Фактически два последних вида – это те же соцпоселки, только лишенные градообразующего производственного объекта. Местом приложения труда для населения, обитающего в них, являются предприятия, расположенные в промышленной зоне города.

Условием возникновения таких рабочих кварталов и рабочих пригородов являлись: 1) постоянство работы основной части его населения на «большом фабричном, заводском или ином хозяйственном предприятии», администрация которого и возводила данное поселение или жилой квартал; 2) преобладающее количество именно рабочих по отношению к другим категориям населения; 3) преобладающая численность (или ее прогнозируемый рост) трудоспособного населения, проживающего в них[452].

Принципы-постулаты советской градостроительной политики постоянно трансформировались в условиях непрерывных изменений в направленности внутренней политики (принятие НЭПа и НЖП, отмена НЭПа, восстановление государственной промышленности, начало реализации программы индустриализации и т. д.) и по-разному реализовывались на протяжении 1920-х и в начале 1930-х гг. Идея городов-садов начиная с 1927 г. все более предается забвению и в критических статьях именуется не иначе как «заглохшей идеей» и «прошлогодней модой». И все же, невзирая на общую направленность официальной градостроительной и жилищной политики, на страницах периодической печати не перестают появляться теоретические и проектные материалы, ратующие за «возрождение идеи города-сада» в советских условиях[453], а также фотографии домов особнякового типа, построенных в предыдущие годы.

Любопытный и очень яркий пример несовпадения (и даже противостояния) профессиональных архитектурных оценок концепции города-сада, с одной стороны, и государственно-идеологических, с другой, в том, что архитекторы продолжали, несмотря на отрицательное отношение официальной идеологии, воздавать должное идее города-сада. И именно в 1927 г. ленинградские архитекторы наперекор официальной позиции власти избрали Эбенизера Говарда почетным членом Ленинградского общества архитекторов[454].