Но ничего более доказательного, чем очевидные догадки, собрать не удалось, а поскольку и Иуда, и Поводырь пользовались депутатско-дипломатическим иммунитетом, то подобраться к ним поближе в тот раз не представилось возможным.

В начале декабря сотрудники ФСБ задержали Поводыря во время невинной банной пирушки с директором одного из секретных КБ. Уже через сутки представителю посольства США в РФ вручили ноту протеста МИД РФ в связи с проведением «шпионской акции, наносящей ущерб безопасности России». Алан Питер Чандлер был объявлен «персоной нон грата» и в двадцать четыре часа покинул Москву, даже не успев попрощаться со своим жирным дружком.

На деле же высылка Чандлера была ответом Москвы на выдворение из Вашингтона второго секретаря посольства России, без всяких оснований обвинённого в сборе информации с подслушивающего устройства, установленного в Госдепартаменте США.

И Чандлера, и Кулебякина оставили в поле зрения агентуры.

В январе стало известно, что Иуда купил тур и 10 августа отправляется из Рима в морской круиз на пятизвездочной «Золотой принцессе». А в феврале из Вашингтона пришла информация: Поводырь 8 августа отходит из Лондона на не менее пятизвездочном «Карнавале свободы». Наши аналитики напряглись, сопоставили маршруты и вдруг обнаружили, что «Принцесса» и «Карнавал» 14 августа встречаются в Венеции.

Таким образом, мы с Эльвирой нежданно-негаданно оказались в этом чудесном путешествии благодаря отвратительной паре персонажей: изменнику Кулебякину и профессиональному шпиону Чандлеру. «Такие дела», – как говорил мой любимый и самый полезный в работе писатель Курт Воннегут.

* * *

Воннегута я полюбил давно, когда только начинал работу в Службе и почти год адаптировался в Париже, одновременно создавая чужую биографию, которой через десять-пятнадцать лет будет пользоваться какой-нибудь мой коллега, сейчас еще школьник, не подозревающий о своем будущем.

«Бойня номер пять» на французском, была шифровальной книгой, а поскольку свободного времени у меня было много, то кроме использования текста по основному назначению, я читал ее и как пособие по языку, и как литературное произведение, и как философский трактат, и как учебное пособие по психиатрии. В бредовом потоке сознания Билли Пилигрима перемешались знаменитая бомбардировка Дрездена, его перемещения во времени, полеты на Луну и даже общение с жителями далекой планеты Тральфамадор… Но, пересказывая неописуемые ужасы, коим он являлся свидетелем (или был уверен, что являлся), Билли своей знаменитой завершающей фразой придавал им такую банальную законченность, что они из сферы противоестественного адского кошмара переводились в ранг скучной будничной заурядности, серой обыденщины, плавно перетекающей во вполне естественную обычность.

Ну, например: «Хорошо бы защитникам ядерного разоружения прочесть эту книгу и подумать о судьбе Дрездена, где при воздушном налете с дозволенным оружием погибло сто тридцать пять тысяч человек. В ночь на 9 марта 1945 года при налете на Токио тяжелых американских бомбардировщиков, сбросивших зажигательные и фугасные бомбы, погибло восемьдесят три тысячи семьсот девяносто три человека. Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила семьдесят одну тысячу триста семьдесят девять человек. Такие дела»…

Я собрал экземпляры «Бойни» на всех языках мира! Ну, положим, как честный человек уточню: не на всех, а только на тех, которыми владел, то есть почти на всех. И на «Золотой принцессе» у меня, конечно, был с собой ее итальянский вариант. Я привык к этой книге, она успокаивала мне нервы, ибо описанные в ней ситуации были гораздо хуже тех, в которые я попадал: «Звали его Говард У. Кэмбл-младший. Впоследствии он повесился в тюремной камере, ожидая суда как военный преступник. Такие дела».

Ну, согласитесь, для человека, не сидящего в тюрьме как военный преступник и не собирающегося вешаться, – это вполне оптимистическая концовка! Я уж не говорю о более апокалиптических описаниях: «… небо было сплошь закрыто черным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну – одни минералы. Камни раскалились. Вокруг была смерть. Такие дела».

* * *

Я уже около двух часов валялся в ожидании Эльвиры на широкой кровати нашей каюты, размышляя о чём-то своём под лёгкий джаз из судовой радиоточки. Влетающий время от времени, будто волнами, через открытую дверь балкона прохладный и свежий морской воздух шевелил полы висящего на спинке стула пиджака. Брать предусмотренную конторской сметой внутреннюю, расположенную по хребту корпуса каюту без окон совсем не хотелось, а каюты с окнами, на начало января, были уже все забронированы немцами. Обстоятельная нация – всё расписано на месяцы вперёд.

Но я тоже человек основательный и предусмотрительный, а потому написал рапорт, в котором обосновал что, во-первых, внутренняя каюта снизит уровень представительства, а во-вторых, балкон – это вовсе не балкон, а второй выход, отсутствие которого ставит под угрозу выполнение задания. Это серьезная угроза, и шеф наложил разрешающую резолюцию, не задаваясь вопросом: куда и от кого бежать в открытом море? Почти как с подводной лодки… Как бы то ни было, я добился, чтобы рабочее место было максимально комфортным. Ведь восстанавливать дыхание свежим морским воздухом гораздо лучше, глядя не в потолок каюты без окна, а в крупнозвёздное южное небо – хочется жить и работать! И делать всё это хорошо!

Около часа вернулась Эльвира с каким-то листком бумаги в руках.

– Смотри, что нам подсунули под дверь!

Это была судовая газета на русском языке. На первой странице небольшого листка сообщалось, что завтра в восемь утра мы прибываем в Венецию. Не новость, конечно, но…

– Ладно, давай по делу!

Она сбросила туфельки и скользнула прямо в платье ко мне в кровать.

– Товарищ полковник, ваше задание выполнено, – горячо промурлыкала прямо в ухо, – враг не прошёл мимо. Ему так хотелось прилипнуть к моей груди, что даже напрягаться не пришлось. Когда мы вышли на слезливый медлячок, он просто слился со мной чуть ли не воедино – я чуть из бюстгальтера не выскочила…

– Ну, тут я его вполне понимаю, – встрял старший по званию. – Ты же видела его сопровождение – донская чехонь и то фигуристей…

– Не пошличай! Обычные несчастные девчонки, жить-то надо…

– Обычных и несчастных в эскорт не берут… Кстати, экспромт с пощёчиной произвёл на всех впечатление, даже на меня! – деликатно высказал я некоторое неудовольствие.

Эльвира гладеньким наманикюренным пальчиком провела по пострадавшей щеке – это можно было расценить как извинение.

– Всё, молчу, продолжай.

– Так вот, он просто прилип ко мне, – повторила она. – Я запросто могла у него на спине делать вышивку мулине, он бы ничего не заметил. А уж вставить под воротник пиджака маячок…

Она сладко зевнула, обдав меня лёгким выхлопом джина.

– Лишь бы он завтра без костюма не вышел, – озаботился я.

– А куда он, по-твоему, депутатский значок повесит? На штаны, что ли?