Все еще в некотором смущении, она выдвинула один из ящиков и… ни Шарлотта, ни Артур уже больше не слышали эти смущенные извинения. Они с удивлением разглядывали редкую палитру морских раковин, о которых они никогда не имели ни малейшего представления. Хрупкие нежно-розовые, голубые и розовато-лиловые, круглые и продолговатые, полосатые, пятнистые или однотонные, все они аккуратно лежали в отельных ячейках из ткани, группами или по одной. Адела выдвигала ящик за ящиком, как будто бы волнуясь, что ее гости не оценят коллекцию, пока не увидят ее всю и сразу, и при этом подробно рассказывала о каждом экземпляре.

– Здесь внизу я держу самые крупные. Посмотрите, вот – самая большая витая раковина. А это – пиннидая. Эти перламутровые моллюски имеют такую удивительную серебристую окраску. А это раковина обычной устрицы, но в ней еще есть жемчужина. Черный жемчуг с розоватым оттенком – самый драгоценный из всех жемчугов.

– Кто рассказывал вам об этом?

– Мой отец. Он знал все о раковинах и о морских животных… и вообще о природе. Он читал, изучал и иногда рассказывал мне.

Потом, как-то сразу, к ней вернулась вся ее застенчивость. И снова, запинаясь, она обратилась к Шарлотте с робкой мольбой. – Надеюсь, вы не осуждаете меня за то, что я уговорила вас прийти сюда и посмотреть мою коллекцию раковин?

– Это самое прекрасное из того, что мне приходилось когда-нибудь видеть, – ответила Шарлотта с такой несомненной искренностью, что мисс Лэмб порозовела от удовольствия и одарила ее быстрым и ясным взглядом полного обожания. Она ничего не сказала, а лишь слегка коснулась некоторых раковин, как неоценимых сокровищ, и отвернулась. И хотя они за это время не обменялись и десятком фраз, Шарлотта неожиданно почувствовала, что они стали близкими подругами.

– Хотите, я покажу вам некоторые из моих акварелей? – учтиво спросила мисс Лэмб, выдвигая ящик маленького стола и желая показать друзьям, все свои сокровища. Она достала пачку рисунков, положила их на стол и стала быстро просматривать их. По меньшей мере, полдюжины их она отбросила в сторону, прежде чем Шарлотта и Артур подошли ближе, чтобы внимательно рассмотреть их.

Эскизы мисс Лэмб не относились к такому типу набросков, которые можно было перелистывать небрежно. Это были скорее детальные рисунки натуралиста, чем порывистые зарисовки художника: старательные, точно копирующие каждую деталь и каждый оттенок. Последним был рисунок – ветки водорослей, которую преподнес ей Артур в Бриншоре.

– Боже мой! – воскликнул он, взяв этот рисунок, поворачивая его так и этак и, наконец, вытянул с ним руку, в то время как мисс Лэмб вся вспыхнула. – Но ведь это великолепно! Это действительно превосходно! Как точно переданы эти тона – зеленые и коричневые. Это действительно точное изображение энтероморфы.

– Кого? – переспросила Шарлотта.

На этот раз покраснел Артур.

– Энтероморфы… По крайней мере, я так считаю, – сказал он уже менее уверенно. – Дело в том, что когда я собирал и старался идентифицировать все эти морские водоросли, то полагался только на одни описания… энтероморфа звучит примерно также как кладофора, если у вас нет возможности видеть цвет. Прессованные и высушенные образцы здесь тоже не помогают. Водоросли очень быстро выцветают и теряют форму, как только их достают из воды. Для составления научного каталога необходимы как раз такие точные репродукции. Я полагаю, – обратился он с некоторой робостью к мисс Лэмб, – вам будет интересно сделать еще несколько зарисовок водорослей?

– Ну конечно, если вы будете приносить их мне, – предложила она с готовностью. – Я сделала рисунки всех моих раковин и старалась снова и снова точно передать цвета; к сожалению, среди них нет местных раковин, они не очень привлекают меня, но естественные полутона водорослей, такие нежные и скромные, так много оттенков зеленого и оливкового, всевозможные полутона коричневого и красного… О! Я могу бесконечно экспериментировать, чтобы точно воспроизвести их.

Шарлотта, уверенная, что водоросли уж точно скучнее раковин, решила не спорить с хозяйкой и внимательно рассмотреть ее акварели при дневном свете. Она поднесла несколько рисунков к окну. Артур в этот момент, необычайно возбужденный, стал строить плана доставки водорослей в этот угловой дом, чтобы бывать здесь каждое утро.

– Если Вы сможете рисовать их в день сбора, то у нас будет возможность точно передать их природный цвет.

– А, возможно, через несколько дней, если будет достаточно тепло, я смогу сама спускаться к берегу, – воскликнула мисс Лэмб. – И тогда смогу смешивать краски прямо на месте.

Оба они были так увлечены своими планами и разговором о водорослях, что именно Шарлотте пришлось стоять у окна и высматривать, когда появится мисс Диана. И только через десять минут, когда она увидела ее входящей в Номер Четыре, ей удалось уговорить Артура пойти с ней.

Мистер Паркер был в приподнятом настроении, когда все сели за стол и едва сдерживал нетерпение, ожидая пока Морган покинет комнату, чтобы огласить какой-то секрет, о котором он уже недвусмысленно намекал жене всё утро.

– Так вот, – начал он важно, как только вышел дворецкий. – У меня есть кое-что очень интересное для вас. Может быть, вы захотите угадать сами?

Миссис Паркер возразила, бросив тревожный взгляд на Шарлотту и предостерегающий – на мужа, сказав, что ей всё известно о его болтовне в течение последнего часа с Дианой и Сьюзен.

– Да, я был в комнате Номер Четыре, – признался мистер Паркер. – И все ее обитатели дружно гадали, почему это Сиднею потребовалось ехать в такую даль из Лондона всего лишь для того, чтобы принять участие в этой маленькой провинциальной Ассамблее. Артур говорит одно, Сьюзен – другое, а Диана, конечно, располагает самыми точными сведениями обо всем и пытается заставить всех остальных верить только ей. – При этом он искренне рассмеялся. – Нет, нет, это было бы просто восхитительно, если было бы правдой. – Здесь он многозначительно посмотрел на свою жену, как если бы они между собой уже обсуждали как раз эту версию, – но все мы знаем, что Диана та еще фантазерка.

Представляете, она уже поговорила с конюхом Сиднея и узнала, что он даже не намерен переночевать здесь? Джон сказал, что они отъезжают в Лондон сразу после Ассамблеи. Он уже заплатил таможенные сборы, чтобы не терять времени и не будить привратников на обратном пути. Всю ночь в дороге! Они даже заранее оплатили расходы на почтовых лошадей, а к девяти часам в Кройдоне их будут поджидать собственные лошади Сиднея, для последнего перегона. Джон говорит, что они должны прибыть в Лондон к полудню, чтобы успеть на какое-то заседание, которому Сидней придает большое значение. И, конечно, Диана настаивает, что только ее версия способна объяснить, почему он должен был преодолеть такой длинный путь из-за одного единственного вечера.

– Я думала, вы уже решили, что предположения Дианы вообще не стоит обсуждать, – вмешалась миссис Паркер, по-видимому, снова начиная нервничать. – Ты сказал, что у тебя есть что-то интересное для нас.