Это был матерый оборотень в человечьем облике, но человеческого в нем почти ничего не осталось. Вытянутая вперед морда, которую уже трудно было назвать лицом, толстая шея, перехваченная ошейником, полузвериный-получеловеческий торс, отросшие крепкие ногти на мускулистых лапах, практически неотличимые от когтей. И волосы. Серые волосы по всему телу, которые смело можно назвать шерстью.

«Понятно, – подумал я. – Ликанский варинт носферату. Оборотень, полностью перешедший на человечье мясо. Видать, при такой диете звериное вылезает наружу и от человека остается совсем немного».

Только вот зачем на его шее ошейник, так похожий по форме на мои браслеты?

– Ну вот, как всегда, – прорычал ликан, лениво поднимаясь со своего места. – Придется самому выбирать.

Я еще не до конца понял, что делаю, но раздумывать было некогда.

От оборотня меня отделяло метров пять.

– Давай с меня начнем, – предложил я, выходя вперед и быстрым шагом направляясь к слегка опешившему от моих действий монстру. Видать, привык, что жертвы верещат и разбегаются по углам в тщетных попытках спастись. А тут завтрак сам нагло лезет в пасть, причем спокойный, как удав.

Секундной растерянности оборотня мне хватило с лихвой для того, чтобы приблизиться, выбросить вперед окровавленную руку и пальцами обхватить ошейник, не касаясь его поверхности ладонью. И ощутить костями фаланг вибрацию, мгновенно распространившуюся от моей руки по поверхности обруча, опоясывающего вонючую волосатую шею.

Ликан замер на месте, как и я за полминуты до этого.

– Чуешь, чем пахнет? – осведомился я. – Чужая кровь – это не своя. Ошейник разбираться не будет. А мне только ладонь приложить.

Нос на морде ликана аккуратно дернулся, втягивая воздух.

– Слышь, – тихо прохрипел он, осторожно проталкивая воздух через голосовые связки. – Ты это… не балуй. Договоримся.

– На нас не облизываться, – предупредил я. – Вот и весь договор. Дожирай то, что есть. А то у меня еще пара сюрпризов для тебя найдется.

– Замётано, – согласился оборотень.

Я медленно отвел руку назад, готовясь в случае чего припечатать ладонь к все еще дрожащей поверхности ощейника. Но ликан дергаться не стал, лишь шумно выдохнул и плюхнулся на свое место, словно резиновый баллон, из которого выпустили воздух. Однако он тут же восполнил потери, шумно потянув носом, так, что его ноздри стали похожи на двустволку.

– Не вампир, – констатировал он, обдумав результат вынюхивания. – И не из наших. И не хомо – это точно. Хомо так не пахнут, не борзеют и на их кровь ошейники не реагируют – хоть утопись в ней по уши. Тогда… ну ни хрена себе! Охотник! Тебя все-таки словили?

– Типа того, – сказал я, присаживаясь на корточки – прислоняться к стенам, пропитанным вонью, кровью и выделениями сотен жертв, нашедших смерть в этой камере, не было никакого желания. Чего нельзя было сказать о троих моих спутниках, забившихся в противоположный угол бетонного куба – подальше от чудовища.

– И браслеты на руки надели, – кивнул ликан. – Не на шею. Значит, ты им и без рук живым нужен. В отличие от меня.

– А тебя за что? – спросил я. Разоткровенничавшийся враг не превращается в друга. Он остается врагом, от которого можно получить нужную информацию.

– Меня за то, что не вампир, – огрызнулся ликан. – Второй год жду своего Суда Крови, то есть, считай, смерти. А пока на арене сам судьей подрабатываю. Скоро уже на такой диете совсем ничего человечьего не останется, в волчару наглухо перекинусь без вариантов. И будет выбор небогатый – на Суд Крови, в зоопарк или в цирк, на задних лапах под дудку плясать.

– Поясни, – попросил я, прерывая горестные подвывания расчувствовавшегося нелюдя. – Что за Суд такой?

– Да не суд это, а развлекуха. Что для ликанов, если к нам вампир попадется, что для вампиров, если наш брат им чем-то не понравится. Выводят одного такого как я на арену, сняв ошейник, против осужденного в наручниках. Ну и заставляют драться. Палач, который без ошейника, понятно, сразу в трансформацию. А второму простой выбор. Или дерись в человечьем обличье, или применяй Магию Крови и воюй дальше без рук.

Если осужденный на такое решается, просто можно побегать от него минутку, пока он кровью не истечет.

– А если он култышку залижет? – спросил я, вспомнив, как меня вылечила Лада.

– Кто ж ему даст? – хмыкнул оборотень. – Начнет лизать – самое время подбежать и жилу на шее рвать.

– Ну, а шансы какие-то есть у осужденных? – поинтересовался я, прикинув, что в бою с Мангустом у меня всё-таки было оружие, а с начальником Патруля мне просто крупно повезло.

– Ну, хомо штук пять, а то и с десяток могут выгнать, – пожав плечами, сказал оборотень. – Например, можно одного хомо на противника кинуть, а у второго тем временем вену рвануть и крови хлебнуть. Это браслеты за Магию Крови не считают, а сил реально прибавляется. Еще оружие на арене есть. Железное. Если успеешь добежать, то можно попробовать отмахаться от палача мечом, копьем или еще какой хренью. Но это, сам понимаешь, нереально. Трансформированному палачу та железка как булавка.

– И булавку можно воткнуть в глаз, – сказал я задумчиво.

– И голову мечом оборотню срубить, – в тон мне продолжил ликан. – Как же, сказки в детстве слушали, знаем.

– М-да… – протянул я, не считая нужным обращать внимание на его ироничный тон и думая о своем. – И кого так судят?

– Да кого ни попадя. И своих провинившихся, бывает. Но больше мы их – или они нас. Равновесие Равновесием, но не любим мы друг друга. Кстати, у нас на фермах то же самое, один в один.

– И не в падлу своих убивать? – поинтересовался я.

– Когда стоит вопрос, ты убьешь или тебя прикончат, – не в падлу, – пожал мохнатыми плечами ликан. – Своя шкура-то всегда дороже чужой.

Я не стал спорить. Спорить было, в общем-то, не о чем – подобный подход к вопросу жизни и смерти характерен и для многих людей. Но меня сейчас философские взгляды местного палача не интересовали, было гораздо важнее спастись самому и вытащить Руса, Мангуста и Ладу.

Я был уверен – они где-то здесь, возможно, в соседних камерах. В таких же ошейниках, ограничивающих трансформацию и лишающих моих нелюдей преимуществ, данных им природой. Именно моих нелюдей, судьба которых за последние сутки стала для меня важнее судеб многих представителей моего собственного вида.

Пока я раздумывал, перебирая планы спасения, как буддистский монах бусины четок, оборотень поднял с пола недоеденную человеческую руку, понюхал, поморщился и прогундосил:

– Слушай, как там тебя… Охотник? Уговор уговором, ликаниху жрать не буду. Но хоть одного хомо разреши захомячить? Ты глянь на них, это ж не мужики, а плесень какая-то, по углам жмутся и трясутся хуже баб. А я если свежатинки не поем, трансформация замедлится. В позапрошлый раз меня покормить забыли, так какой-то осужденный носферату чуть глаз берцовой костью не выбил. Ногу хомо сломал – и мне в морду обломком. На хрен тебе это мясо, тем более что оно теперь не твоей породы?