– Кристалинская лучше поет, чем Доронина, – говорю ни к чему.

Поливалка оставляет привкус влаги в воздухе и увозит голос Кристалинской:

– Хорошо, – говорю. – Твоя взяла.

Ни о чем не желаю думать. Сжимаю ладонь Надежды. Мы встаем и идем. «Буревестник» ждет нас.

10

– Что я люблю в детях, особенно в детях патронажа, так это их предсказуемость, – говорит сидящий во главе стола Дятлов и бренчит по струнам гитары. Он без белого халата и еще меньше похож на врача, чем там, в лепрозории. Чешет в вороте ковбойки, берет сигарету, затягивается и возвращает в пепельницу. – Такие способности, таланты, а дети всё равно остаются детьми. Им нужны мамка, папка, дедка и репка.

Папаня смотрит на нас. Дедуня сидит спиной и не шевелится. Маманя не знает куда деть руки – то тянется к пачке с собакой Лайкой на упаковке, то отдергивает их. В кухне еще трое, среди которых Дядюн. Но он не сидит, а стоит, опершись на замызганный красным умывальник. У него и двух других стоящих пистолеты.

Мне очень хочется быть храброй, но выражения лиц пугают. Поэтому не высовываюсь.

– Так это и есть Надежда, – перебирает струны Дятлов. – Приятно познакомиться, – кивает и даже волосы приглаживает, словно действительно приятно. – Извини, но мест нет, придется постоять. Ну, ты моложе всех нас, можно и постоять. Да?

Да, кивает Надежда.

– Вы не посмеете, – говорит Папаня. – У вас нет полномочий.

Дятлов оглядывает стоящих.

– У меня раз-два-три, целых три полномочий, а, вот еще, – он достает пистолет и кладет на стол. – Три полномочий и один мандат, о как!

Дедуня кашляет. Долго и мучительно, будто не в то горло попало.

– Наденька, – говорит Дятлов, – постучи дедушке по спине, страдает ведь старичок.

Надежда не понимает, что обращаются к ней, пока не подталкиваю ее в спину. Она стучит ладонью по спине Дедуни. Кашель унимается.

– Вот и славно, – Дятлов делает очередную затяжку. – Большая дружная семья. Вся в сборе. Любо-дорого посмотреть.

Дядюн берет с полки кружку, наполняет водой из крана и передает Дедуне.

– Спасибо, – сипит тот. Слышен стук зубов о края кружки. Розовые капли летят в стороны.

– Вам не кажется, товарищ Шиффрин, что за время отсутствия девочка как-то изменилась? Можно даже сказать, что она перестала быть девочкой и превратилась в мальчика? Вот, в моей ориентировке написано: рост, вес, телосложение, глаза карие, волосы черные, длинные. А что мы видим? Нет, я понимаю – от детей патронажа и не такое можно ожидать. Девочка может превратиться в мальчика и вообще в черт-те что. Вот, помнится, в шестьдесят пятом… в шестьдесят пятом? – Дятлов смотрит на Дядюна.

– Так точно, именно тогда, – вместо Дядюна отвечает другой, блеклый как выцветшая фотография. – В Саянах?

– На Эльбрусе, – говорит Дятлов. – Альпинистка моя, скалолазка моя, каждый раз меня из трещины вытаскивая, ты бранила меня, альпинистка моя, – прихлопывает струны, обрывая песню. – Работенка адова, доложу я вам. Треть группы там оставили.

– Вы не понимаете, с чем имеете дело, – говорит Папаня. – Это эволюция…

– Мы люди подневольные, – смеется Дятлов. – Нам понимать не положено. Нам главное цель поставить, а как ее достичь – мы решаем сами. Почему такая цель, зачем такая цель – какая разница? Цель оправдывает выстрел, да, Наденька?

– Послушайте, Дятлов, мы можем договориться, – Папаня даже привстает, но стоящий за ним блеклый кладет ладонь ему на плечо и усаживает на табуретку. – Я вполне допускаю, что вам ничего не рассказали. Я даже уверен, что допущена ужасная ошибка. Но пока она не стала трагической, вы должны кое-что понять.

– Возвращаюся с работы, рашпиль ставлю у стены, вдруг в окно порхает кто-то из постели от жены! – Дятлов сипло поет. – Я, конечно, вопрошаю: Кто такой? А она мне отвечает: Дух святой!

Дядюн хихикает.

– Вы это имели в виду? – Дятлов смотрит на Шиффрина.

– Он всё врет, – вдруг говорит Маманя. – Не слушайте его.

– Вот те раз, вот те двас, – Дятлов пододвигает пачку к Мамане, та достает трясущимися пальцами сигарету, долго старается зажечь спичку.

– Отчеты подделаны, – Маманя затягивается. – Спецкомитет введен в заблуждение.

– Ангелика! – Папаня опять пытается встать и получает по уху затрещину. Чуть не падает, но блеклый крепко держит за рубашку.

– Ну, это не новость, – Дятлов выразительно смотрит на Дядюна. – Осетрина второй свежести. Подобное сплошь и рядом. Что в приютах, что в приемных семьях. Фондов не хватает, вот каждый и пытается представить подопечного в перспективном свете. Особенно часто подделывают данные по СУР. Патронажный с кровати не встает, под себя ходит, а отчеты – фантастика!

– У девочки поздняя стадия СУР. Отягощенная расщеплением. Поверьте мне, я специалист.

– Что вы говорите! – Дятлов хлопает по гитаре. Подается вперед, будто пытаясь внимательнее рассмотреть Надежду. – По ней и не скажешь. Она не выглядит, как эти… у-у-у, гы-гы, – Дятлов кривляется, становясь похожим на обезьяну. – Наденька, приспусти, пожалуйста, брюки. Не бойся, тут все – врачи. В своем роде.

Обмираю. Кажется, что ослышалась. Но Надежда расстегивает пиджак, возится с пуговицами на брюках. Приспускает.

– Видите! – Дятлов тычет в Надежду. – Видите! У нее даже подгузника нет. Очень милые трусики. Спасибо, Наденька, можешь застегнуться.

– «Парацельс», – говорит Маманя. – Измененная рецептура и высокая дозировка. И то, что она так выглядит на третьей стадии, – и есть настоящее чудо. Гораздо более важное.

– Постойте-постойте, – Дятлов поднимает палец, – я правильно понимаю: на самом деле группа «Надежда» разработала и успешно опробовала новый метод предотвращения СУР у детей патронажа. Так?

– Я… – начинает Папаня, но Дятлов прикладывает палец к его губам.

– Ты говори.

Дядюн чешет рукояткой пистолета висок:

– Шеф, я ведь по этой части не силен. Документ переснять, цель отследить, а подобные штучки… Но девчонка вела себя нормально. Припадки случались, конечно, ну да что я рассказываю – вы сами всё знаете.

Дятлов задумывается.

– Фактор эволюции икс, – произносит после долгой паузы. – Эй, Иваныч, ты еще жив? Не помер?

Стоящий рядом с Дедуней худой протягивает мосластые пальцы и осторожно постукивает по плечу. Дедуня вздрагивает, поднимает голову.

– Жаль, – усмехается Дятлов, – а то бы проверили, на что ваша подопечная способна. В пулевых условиях, так сказать. А ведь ты мне должен. А? Еще с Хоккайдо должок числится.