присел на подушку. Попивая содержимое чаши, он впервые посмотрел на меня. Губы его скрывались за краем чаши. Он внимательно разглядывал меня, словно у него была вечность в запасе.

Я попятилась в свой угол.

– Я ломал голову над тем, зачем я оставил тебе жизнь, – он провел рукой по бороде. При звуке его голоса ребенок под одеялом заворочался. – Я завоеватель. Я завоевываю территории, ресурсы, народы. Людей и их души. Знаешь, почему у меня самая дисциплинированная армия из всех за последние несколько сотен лет? Они боятся меня, маленькая воительница, так же, как и ты, насколько я вижу, боишься меня.

Я втянула голову в плечи.

– Раньше ты меня не боялась. И в этом была твоя ошибка, не так ли? Всем следует бояться меня. Большинство даже не знает почему, но все равно боится.

Он потянулся и зевнул – внезапно ему стало скучно.

– Пожалуй, это даже слишком просто. Я беру то, что хочу. Может быть, мне стоит добавить к своему имени прозвище Завоеватель.

Поднявшись, он подошел ко мне. Я постаралась вжаться в землю, сделаться невидимой. Никогда не ощущала такого ужаса, как в эту минуту. Сила Реки покинула меня, а с ней и вся моя защита, все чувства, с которыми мне раньше удавалось справляться, нахлынули на меня с такой внезапной силой, что я едва могла дышать. Когда он стал овладевать мною, я не сопротивлялась.

Я свернулась в комок, обхватив голову руками.

Прежде чем он затушил лампу, я увидела краем глаза движение. Ребенок отвернулся и натянул одеяло на голову.

После того случая отношение ко мне полководца изменилось. Он наслаждался, подвергая меня все новым унижениям. Использовал мою кровь для черной магии, о которой я ничего не знаю. И не хочу знать.

По ночам ребенок иногда приносил мне воду и хлеб.

– Как тебя зовут? – шепнул он мне однажды, когда его отец заснул, закончив со мной. Из-за запаха он сидел на расстоянии от меня. Я ела быстро, с жадностью. Пока никто не обнаружил, не отнял у меня кусок хлеба.

– Сулани.

Ребенок заколебался. Я покосилась на него. Он жевал свою губу.

– А меня зовут Орано.

Я слышала его имя. Так его называл отец. Однако он заколебался, прежде чем назвать его мне.

– Где твоя мать, Орано?

– Дома, в дайрахезине, где место женщине.

Он склонил голову.

– А меня отец теперь берет с собой в поход. Я уже большой. Он меня всему учит. Я его младший, но самый любимый сын.

– А мать чему научила тебя?

– Другому, – уклончиво ответил Орано. – Не таким важным вещам.

– Еще еды.

Он порылся в своих карманах, нашел что-то. Протянул мне ладонь, в которой лежали орехи.

Я схватила его за запястье и притянула к себе. Орехи с шорохом рассыпались по полу. Я прижала его тоненькое тельце к своей грязной одежде, увидела, как его обычно лишенное выражения лицо исказилось. Я сильно выкрутила его маленькое запястье. Он не закричал.

– Позови отца своего, чтобы он увидел твою смерть.

– Он убьет тебя.

– Но сперва я успею отомстить. Он увидит, как ты умираешь, и будет знать, что ты умер по его вине. Его жизнь уже никогда не будет прежней.

Последние слова я прошептала прямо в лицо малышу. Схватила его руками за шею.

– Кричи! Зови своего отца!

– Нет, – произнес он тем же тоном, каким говорил его отец, когда я сжала пальцами его горло. Но за этими словами не стояла та же темная магия, отнимающая у меня силу. Это было простое «нет», но в нем таилось не только отрицание моего требования.

– Нет, – повторил он, – ты меня не убьешь.

Простая констатация. Я сжала сильнее. Глаза у него округлились, но он не сопротивлялся.

Лицо его все темнело. Я открыла рот, чтобы закричать сама, разбудить полководца. Совершить возмездие до того, как он убьет меня.

Время остановилось. Быстрое биение крови в жилах ребенка под моими руками. Мое дыхание. Тепло маленького тела, прижатого к моему.

Разжав руки, я оттолкнула его от себя. Воин потерян безвозвратно. Сжавшись в комок, я уткнулась лицом в ковер. Осталась только Сулани.

Орано отполз от меня. Я слышала за спиной шуршание.

Потом ко мне протянулась маленькая рука и высыпала в небольшую кучку собранные с пола орехи.

* * *

В Охаддин мы прибыли в сумерках. Войско остановилось за стеной, и только полководец со своим ближайшим окружением въехал в высокие ворота. Меня снова приковали к вьючной лошади, которую вел страж. По другую сторону стены теснились дома с плоской крышей, каких я раньше не видела. У дверей висели фонари, в окнах горели лампы, отражаясь в лужах на улице. Слышались голоса взрослых и детей, блеяние коз и квохтание каких-то домашних птиц. В воздухе повис запах дыма, еды и навоза. Никогда раньше я не видела такого большого города и смотрела по сторонам, борясь с усталостью. Мне важно понять, куда меня привезли.

Мы подошли еще к одной стене, где перед полководцем открылись новые ворота, поменьше. Здесь большинство сопровождающих отстали, только сам полководец и его сыновья въехали внутрь. Страж, ведший мою лошадь, шлепнул ее по крупу так, что она сделала несколько шагов вперед. На другой стороне другой страж с бритой головой и в синих одеждах принял ее, не говоря ни слова, и повел дальше.

Мы оказались в парке, со всех сторон окруженном каменной стеной. В сумерках я не могла разглядеть, насколько он велик. На востоке высились большие дома с колоннами в несколько этажей, а на западе ряд домов размером поменьше, но по-прежнему весьма роскошных. Между ними располагался сад; растительность я не могла рассмотреть в подступающей темноте, но до меня донеслись плеск воды, песни птиц, шуршание ветра в кронах. Из домов на востоке слышались музыка и смех, из западных – ничего, хотя окна в них были освещены. Когда лошадь остановилась у террасы, я остановилась тоже, повесив голову, в точности как она.

Лошадь отведут в конюшню, в теплое стойло. Покормят, почистят.

Что будет со мной, я не знала.

Из золотых ворот вышли два новых стража, тоже с бритыми головами, один низенький и толстый, другой – высокий, с бородой. Толстый отпер замок, которым моя цепь крепилась к седлу лошади, и взял ее в руку. Он повел меня на террасу и в ворота, а высокий следовал за нами. Он закрыл и отпер ворота – и вот я во дворце полководца в Охаддине.

Меня провели по длинному проходу со множеством