начала мыть мое тело и волосы чем-то пенящимся и вкусно пахнущим. Иногда, когда она прикасалась к какому-нибудь месту на моем теле, которого касался он, я с трудом сдерживалась, чтобы не шарахнуться от нее. Но это были добрые руки, желавшие мне добра. Вскоре я смогла отогнать образ ненавистного мужчины и предоставить себя ее заботам.

Потребовалось немало времени, чтобы оттереть все, что прилипло ко мне. Пока я лежала в постели, она обтирала меня тряпками, но таким образом очень трудно отмыть все. Волосы пришлось мыть особенно долго, они спутались, в них застряло и засохло много всякого разного. Часть она просто остригла ножницами. Мои ракушки и кости моржа она убрала, не говоря ни слова. Они принадлежали воительнице, а я уже больше не она.

После мытья она осторожно вытерла меня и смазала мои раны пахучими мазями. Пока она все это делала, я стояла неподвижно. Но, когда она закончила и завернула меня в чистый кусок ткани, я впервые открыла рот:

– Твое имя?

Она опустила глаза, словно смутившись.

– Эстеги.

– Сулани.

Она подняла глаза.

– Я знаю.

Поскольку я посмотрела на нее с удивлением, она прибавила:

– Орано рассказал матери. Мы немного знаем, кто ты.

– А ты? Ты… – Я не знала, какое слово употребить. Все здесь – от золотых ворот до еды, мытья, запахов, звуков – было мне чуждо. – Жена?

Она рассмеялась. Ее смех напоминал лошадиное ржание.

– Я служанка. С детства служу в дайрахезине визиря. Раньше я служила его матери.

– Спасибо.

Она поняла, о чем я говорю, – лицо ее стало серьезным. Старательно закрутила ткань вокруг моего тела. Похлопала узел у меня на груди. Руки у нее были не старые, но и не молодые. Она была старше меня, но я не могла сказать, насколько. Повинуясь порыву, я схватила ее руку, ощутив костлявую тыльную сторону ладони. Поднесла к губам и поцеловала.

Эстеги замерла. Уставилась на меня, когда мои губы коснулись ее кожи. Шея у нее покраснела, румянец залил лицо. Она поспешно отдернула руку. Вероятно, я что-то сделала не так. Опустив руки, я больше не пошевелилась, пока она не открыла дверь и снова не вывела меня на лестницу.

Когда настала ночь, я лежала и думала о ее имени. Эстеги. Оно напоминало мое собственное.

Полководцу не понравилось, что я чистая и от меня хорошо пахнет. После мытья его интерес ко мне упал. Он посылал за мной, но не каждую ночь, и его наклонности утратили прежнюю остроту. Мои раны стали затягиваться.

Я держалась обиняком. Другие женщины с их рукоделием, одеждой, сплетнями и концертами в саду не хотели со мной знаться, а я – с ними. Старшая, Кабира, которая, как я скоро узнала, была первой женой, появлялась в дайрахезине редко. Светловолосую, Гараи, я иногда видела в саду. Темнокожая, Орсеола, часто бывала по ночам во дворце правителя, а потом спала весь день.

Компанию мне составляла Эстеги. У нее всегда было много дел, она была личной служанкой Кабиры, и Кабира постоянно давала ей поручения. Но, едва у нее выпадала свободная минутка, она приходила в мою комнату. Обычно она приносила мне еду. Помогла мне разработать ноги и руки, когда мои раны зажили, и я снова могла шевелиться. Я опиралась на нее, когда мы бродили по саду, и она рассказывала мне обо всех чудесах, окружавших нас.

Для меня же самым большим чудом была она.

Она собрала и сложила вместе все то, что от меня осталось. Мое тело. Мою душу. Своими заботами она снова сделала меня человеком. Настолько, насколько я могла им стать. С самой первой прогулки по саду Охаддина моей силой стала она. Долгое время все считали меня сильной, способной их защитить, дающей спокойную уверенность. Но для меня Эстеги стала единственным источником спокойствия и уверенности, который остался мне в этом мире.

Кабира

В Искане появилась новая тьма. Он все чаще пил плохую воду Анджи. Когда-то такие красивые карие глаза почернели, так что зрачки и радужка стали неотличимы друг от друга. Внешне он был, как обычно, спокоен, холоден и собран, но под поверхностью происходило брожение. Новую женщину он использовал так, что это было за гранью моего понимания. Эстеги рассказала мне и Гараи, что происходило, как выглядела Сулани после визитов к нему. Эстеги трудно было найти слова, чтобы это описать, она запиналась, ее руки чертили что-то в воздухе, потом она сдавалась и опускала их, глядя на нас открытым и беспомощным взглядом. Мы были бессильны. Ничего не могли сделать. Никто не решился бы привлечь к себе внимание Искана. Вероятно, в мире за пределам Охаддина появились препятствия и неудачи, о которых мы ничего не знали, – что-то тяготило его душу. Что-то заставляло пить так много уаки. Дайрахезин был замкнутым мирком, мало что из большого мира долетало до нас. Сонана женили на дочери одного из приближенных правителя. Я была этому рада – и Корина, и Энона женили на дочерях наместников, теперь они жили и правили в их провинциях и редко бывали в Охаддине. Но хотя Сонан и его жена жили в Охаддине, где-то возле дворца, я видела его довольно редко. Теперь у него подрастала собственная дочь, однако были дела, которые возлагал на него отец. Он стал взрослым мужчиной, у которого оставалось слишком мало времени на общение с матерью.

Единственным человеком, не боявшимся Искана в эти темные периоды, оставалась Эсико. Она жила со мной, но проводила в моих комнатах очень мало времени. По большей части следовала, как тень, за отцом, куда бы он ни направлялся: когда он покидал Охаддин, когда приглядывал за торговлей, когда давал советы старому и дряхлому правителю, когда посещал Анджи. У него не было от нее секретов. Но у нее было много тайн от меня.

Однажды, войдя в свои комнаты после купания, я увидела, что она надела на себя одну из старых курток Гараи – одну из тех, которые ей дали, когда она только попала сюда и была любимицей Искана. Куртка была голубая, с обильными вышивками и совсем не шла Эсико – цвет не подходил к ее волосам и коже. Но я, никогда не видевшая ее раньше в женской одежде, замерла в дверях. На свои тонкие запястья и шейку она надела несколько моих украшений. Эсико беззаботно поймала в зеркале мой взгляд.

– Что ты делаешь? – спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы