– Нет, это как мысль, только гораздо сильнее. Овладевает всей вашей волей… Обжигает, как страсть, но только не так легко удовлетворяется. Это не похоже на транс, потому что ведет наружу, а не вовнутрь.

Он осекся, смутившись, потому что сказанное было куда ближе к правде, чем ему хотелось.

А Сьюгар, наоборот, приободрился.

– О, хорошо. А то уж я было испугался – вдруг вы из тех, кто начинает разговаривать с теми, кого другим не видно.

Майлз невольно глянул вверх, но тут же снова опустил глаза.

– …Так это, стало быть, откровения… Ну, такое я тоже ощущал.

– А вы сами не поняли, что это? – невозмутимо спросил Майлз.

– Не понял… Очень неловко быть избранным. Я долго пытался от этого увильнуть. Но Господь сам находит способ справиться с уклоняющимися от призыва.

– Вы слишком скромны, Сьюгар. Вы верили в свое Писание, но не верили в себя. Разве вы не знаете, что, получая назначение, получаешь и силы его выполнить?

Сьюгар удовлетворенно вздохнул.

– Я знал, что это дело для двоих. Так и сказано в Писании.

– Угу, да. Так теперь нас двое. Но надо, чтобы нас стало больше. Наверное, нам следует начать с ваших друзей.

– Это не займет много времени, – горьковато отозвался Сьюгар. – Ну а если с ними у нас ничего не выйдет?

– Тогда мы начнем с ваших врагов. Или шапочных знакомых. Мы начнем с первого встречного-поперечного. Не важно, где мы начнем, потому что я намерен в конце концов получить их всех. Всех до самого разнаипоследнего. – Тут на память Майлзу пришла особенно подходящая цитата, и он энергично провозгласил: – Имеющий уши да услышит!

С этими словами Майлз вознес – про себя – настоящую молитву и заставил Сьюгара встать.

– Идем проповедовать язычникам.

Сьюгар вдруг расхохотался:

– Я когда-то знавал одного боксера, который точно таким же тоном говорил: «Пойдем накидаем пачек какому-нибудь дураку».

– Без этого тоже не обойдется, – вздохнул Майлз. – Понимаешь, всеобщая принадлежность к нашей пастве вряд ли будет целиком добровольной. Но набор предоставь мне, слышишь?

Сьюгар разгладил свой клок бороды, и в глазах его мелькнули веселые искорки:

– Значит, вы бывший клерк, а?

– Точно.

– Слушаюсь, сэр.

* * *

Они начали с Оливера.

Майлз взмахнул рукой:

– Можно войти в ваш кабинет?

Оливер потер нос тыльной стороной ладони и фыркнул:

– Позволь дать тебе совет, парень. Как клоун ты здесь не приживешься. Все мыслимые шутки уже заезжены до смерти. Даже черные.

– Прекрасно.

Он сел на землю – неподалеку от Оливера, но все же не слишком близко. Сьюгар пристроился у Майлза за плечом, готовый ретироваться, как только возникнет необходимость.

– Раз мои шутки вам не по душе, то я буду говорить прямо. Мне не нравится, как тут все устроено.

Оливер насмешливо скривил губы, но вслух ничего не сказал. Этого и не требовалось.

– Я собираюсь все изменить, – продолжал Майлз.

– Чушь собачья, – отозвался Оливер, укладываясь на спину.

– Начиная отсюда и с этой минуты.

Немного помолчав, Оливер произнес:

– Убирайся, или я тебя поколочу.

Сьюгар уже начал вставать, но Майлз жестом вернул его на место.

– Он был в Четырнадцатом, – озабоченно прошептал Сьюгар. – Он вас пополам переломит.

– Девять десятых обитателей лагеря, включая девушек, могут переломить меня пополам, – шепотом ответил Майлз. – Этот довод не актуален.

Наклонившись, он схватил Оливера за подбородок и повернул лицом к себе. Сьюгар беззвучно ахнул, потрясенный столь рискованной манерой привлекать внимание слушателя.

– Вот что я скажу вам насчет цинизма, сержант: это самая бессильная мораль на свете. Но зато какая удобная! Убеди себя, что барахтаться бесполезно, – и можно со спокойной душой сидеть по уши в дерьме и ничего не делать.

Оливер отбросил руку Майлза, но не ударил его и не отвернулся. В глазах его полыхала ярость.

– Это Сьюгар тебе сказал, что я сержант?

– Нет, это у тебя на лбу написано кровавыми буквами. Послушай-ка меня, друг…

Оливер перекатился на живот и привстал, упираясь в циновку костяшками пальцев. Сьюгар вздрогнул.

– Это ты слушай, мутантишка, – прорычал бывший сержант. – Мы уже все пробовали. Устраивали учения, игры, жили по правилам, качали мускулы – только вот душа тут нет. Мы устраивали фестивали и ставили спектакли. Мы пробовали силу и хорошенько повоевали друг с другом. А потом занимались грехом, сексом и садизмом, пока не затошнило. Мы все попробовали не меньше десяти раз. Ты что, думаешь, ты тут первый реформатор?

– Нет, Оливер. – Майлз наклонился совсем близко, и голос его упал до шепота. – Я уверен, что я – последний.

Оливер на миг опешил, потом рассмеялся:

– Господи, наконец-то Сьюгар нашел себе пару. Двое психов, как и сказано в его Писании.

Майлз пропустил эту реплику мимо ушей и постарался сесть как можно прямее.

– Прочти мне свое Писание еще раз, Сьюгар. Целиком.

Он закрыл глаза, чтобы получше сосредоточиться и не отвлекаться на пикировку со скептиком-сержантом.

Сьюгар нервно пошуршал рядом, откашлялся и начал:

– Для тех, кто станет наследниками спасения. Так они и направились к вратам. Теперь ты должен запомнить, что город стоял на огромной горе, но пилигримы поднялись на эту гору легко, потому что их вели за руки те двое. К тому же они оставили свою смертную одежду позади, в реке: хоть они и пришли в одеждах, но вышли нагими. Поэтому они поднялись туда с великой ловкостью и быстротой, хотя основание, на котором покоился город, поднималось выше облаков. Потом они проследовали через воздушные области… – Сьюгар умолк, затем добавил извиняющимся тоном: – Тут оно заканчивается. Я оторвал страницу. Не понимаю, что это может означать.

– Наверное, то, что дальше вы должны додумать сами, – подсказал Майлз, снова открывая глаза.

Так вот тот материал, из которого ему предстоит строить. Не блещет разнообразием, но по смыслу подходит. Что ж, сгодится и такой. А последняя фраза вообще потрясла его, обдав холодом. Ну, так тому и быть. Вперед!

– Теперь понимаешь, Оливер? Вот это я и предлагаю. Единственную надежду, ради которой стоит дышать. Спасение для всех.

– Возвышенно до чертиков! – с издевкой отозвался Оливер.

– Именно этого мне и надо! Чтобы вы все возвысились. И учти, Оливер: я – фундаменталист. Я понимаю мое писание очень, ну, очень буквально.