Утро было свежим, ветер гнал с реки прохладный воздух. Приняв по пятьдесят натощак, они сразу почувствовали себя бодрыми, будто зарядку сделали.

— Когда шоу откроется? — спросил участковый.

— Без понятия, — отозвался Крюков. — К тому же я там больше не работаю. Так что до пятницы я совершенно свободен. — Он зевнул.

Чапаев с тревогой посмотрел на приятеля.

— Действие препарата кончается, — озабоченно сообщил он. — Надо повторить.

Они повторили. Потом, правда, пришлось это сделать еще раз. И еще.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал участковый, — с утра выпил — весь день свободен.

— А с утра не выпьешь — день пропал, — согласился Крюков.

— Это разумно, — подтвердил Чапаев.

За разум они еще не пили. За него вообще мало пьют, чаще за здоровье или деньги. Надо было это как-то исправить. Исправили. За разумом наступил черед обмыванию смысла жизни, потом выпили за неуклонное снижение преступности, потом за рост раскрываемости. Закончили не скоро. Пили за освоение Солнечной системы. Крюков, как знаток астрономии, знал по названиям все ее девять планет плюс кое-какие спутники и астероиды. На комете Галилеи Галилея (так ее назвал Крюков) деньги кончились. Было хорошо, хотелось жить и жить…

— На кладбище хочешь? — спросил своего друга и единомышленника Чапаев.

— С детства мечтаю, — откровенно признался Крюков.

— Тогда пошли? — спросил Чапаев. — Сегодня Динку борманову и расулова парня хоронят. Представляешь, что там будет?

— В жизни себе не прошу, если не увижу этого собственными глазами! — побожился Крюков.

— Так что же мы тут расселись-то? Блин! — Чапаев встал и довольно ровно зашагал к автобусной остановке.

Но Крюков задержал его.

— Остановись, друг! Я повезу тебя на машине.

Чапаев посмотрел на него испытующе.

— А ты, часом, не выпимши? Ведь выпимши за руль нельзя.

Крюков счел аргумент вполне резонным. Он задумался.

— Нет, — ответил он после длительного периода раздумья. — Признаюсь тебе, друг мой — я абсолютно трезв. Ну сам посуди, смог бы я, будучись… будучи выпимшись… Одним словом, если бы я, к примеру, был пьян, то как мог бы я сохранять такую ясность мысли, такую совершенную координацию движений? — при этом он слегка покачнулся.

— Нет, не смог бы, — убежденно заявил участковый. — Так чего же мы ждем? Где твоя машина?

— На стоянке за утлом. «Волга». Бронированная, между прочим, — шепотом сообщил Крюков. — Цвет старого такси.

«Волгу» за углом они увидели сразу.

— Открывай, — сказал Чапаев, когда они подошли к машине, и с уважением постучал кулаком по броне.

— Не могу, — ответил Крюков, подергав закрытую дверь. — Открывалку забыл. Вернемся?

— Ни за что! — отрезал Чапаев. — Возвращаться плоха-а-ая примета! «Я тебя-а-а никогда-а-а не уви-жу-у-у!» — запел он с душой.

Не прерывая арии, участковый раскрыл свою непременную спутницу — папку-лентяйку — и извлек из нее узкую металлическую линейку. Одно привычное движение — и дверь со щелчком открылась.

— А как заведем, — спросил Крюков, усаживаясь на водительское место, — тоже линейкой?

— Взломаем замок зажигания и законтачим провода, — назидательным тоном произнес искушенный жизнью мент. — Или тебе для друга говна жалко?

— Для друга? — удивился Крюков и недоуменно покрутил головой в поисках такового: не сразу, но вспомнил. — Для друга мне ничего не жалко. Говна особенно.

С этими словами он отодрал приборную панель и принялся возиться с проводами. Двигатель чихнул и заработал.

— Поехали! — сказал Чапаев и махнул рукой.

Машина тронулась и пошла как-то странно. Рывками.

— Движок холодный, — пояснил Крюков. — Сейчас разогреется.

Но движок не желал разогреваться и продолжал чихать. Крюков прислушался к работе двигателя.

— Идет, блин, как неродная, — пожаловался он.

— Бывает, — Чапаев прикрыл глаза и дремал вполглаза.

— Нет, правда, — Крюков уже не скрывал своего раздражения. — Я, в натуре, не узнаю свою тачку. У меня вообще создается впечатление, что это не моя машина.

— Да? — участковый открыл один глаз. — Почему? Мотивируй!

— Смотри сюда, — Крюков оставил руль и с пьяным упрямством принялся загибать одной рукой пальцы на другой. — Движок не тянет — раз!

— Раз, — согласился Чапаев. — Но это не аргумент. Машина старая, должна же когда-нибудь сломаться.

— Хорошо, — не сдавался Крюков. — Идем дальше. Цвет не мой, поносный какой-то. Это — два!

— Как не твой? — удивился Чапаев. — Ты же сказал — цвета такси!

— Но у меня салатная в шашечках, как раньше красили. А эта желтая. И стояла она, по-моему, в другом месте. Нет, что-то тут не так. Ты не находишь?

Чапаев снисходительно усмехнулся.

— Эх ты, а еще сыщик! Напряги свой дедуктивный орган.

— Какой? — Крюков не понял, но на всякий случай поглядел себе промеж ног.

— Элементарно, — Чапаев был все еще в плену своих умозаключений. — Просто тачку твою кто-то угнать хотел. Поэтому он откатил ее в другое место и перекрасил.

— А почему же тогда не угнал? — ехидно подначил мыслителя Крюков.

— Еще элементарнее, — смутить Чапаева было труднее, чем античного философа-циника. — Движок сломался. Сам же говоришь, совсем не тянет.

Крюков был поражен глубиной анализа и стройностью логических построений участкового.

«До чего же умный мужик», — с уважением подумал он.

Спустя десять минут, поколесив немного по городу, они подкатили к кладбищу…

К самому кладбищу было не проехать. За квартал от него тянулись вереницы припаркованных машин. Инспектора ГАИ безуспешно пытались организовать в возникшей пробке хоть какое-то подобие движения. Крюков поступил легко, хотя и до ужаса неприлично. Он просто остановился, затем растолкал капитально заснувшего Чапаева и вытолкал его из машины. Потом вылез сам и подозрительно, искоса, чтобы не привлекать внимания товарищей по цеху, оглядел тачку еще раз. Точно не его, чужая!

Крюков постоял, опершись на капот. Потом сделал маленький, почти незаметный шаг в сторону. Потом еще шаг. И в конце концов взял участкового под руку и увел в сторону. У ворот кладбища он осторожно оглянулся. Кажется, за ними никто не увязался.

Городское кладбище исторически делилось на две части: христианскую и мусульманскую, поскольку представители этих религий на протяжении нескольких сот лет жили, работали и умирали рядом, и только на погосте расходились по своим национальным квартирам.

Крюков в сопровождении участкового двигался в неопределенном направлении, пока не столкнулся с самим Большим Расулом. Тот узнал Крюкова издалека. отделился от толпы родственников и в сопровождении двоих свирепо косившихся на Крюкова бойцов подошел к нему.

— Салам! — поприветствовал он сыщика.

— И тебе салам, уважаемый! — ответил Крюков. — Я приношу свои соболезнования.

— Спасибо. На похороны не зову. Тебя мои ребята почему-то не любят, — сообщил Расул. — Но, говорят, ты и у Бормана не пришелся ко двору?

Крюков махнул рукой, отчего его немного повело в сторону, но он включил свой вестибулярный аппарат и принял прежнее положение.

— Там