— Этот маневр по устранению констебля Добсона можно легко, на мой взгляд, провести, сообщив ему, что в кустах малины его ждет горничная Мэри.

Я был поражен дальновидной проницательностью Дживса, однако это не помешало мне сделать, исходя из интересов присутствующих, пояснительную сноску:

— Эта горничная Мэри помолвлена с кретином Добсоном, и хоть я видел ее только издали, уверяю вас: любой горячий молодой констебль побежит к такой девушке в кусты сломя голову. Очень женственная, как вы считаете, Дживс?

— Чрезвычайно привлекательная молодая особа, сэр. И я полагаю, для большей убедительности сообщение должно содержать намек на приготовленные для него чашку кофе и бутерброды с ветчиной. Насколько мне известно констебль еще не завтракал.

Я поморщился:

— Не надо подробностей, Дживс. Я все-таки не каменный.

— Прошу прощения, сэр. Я забыл.

— Ладно, Дживс, чего уж там. Но вам, конечно, придется уговаривать Мэри?

— Нет, сэр. Я поинтересовался ее мнением, и выяснилось, что она буквально горит желанием передать полицейскому поднос с едой. Я бы предложил сообщить ей — якобы от имени упомянутого полицейского, — что он ждет ее в условленном месте.

Тут я почувствовал необходимость вмешаться:

— Но ведь он же загвоздка, Дживс, самый существенный фактор. Если он хочет есть, почему бы ему не пойти прямо домой?

— Он побоится, что его заметит сержант Ваулз, сэр. Его начальник дал ему строжайший приказ оставаться на посту.

— Значит, он не отлучится ни на миг? — огорчился Чаффи.

— Дружище Чаффи, ведь он еще не завтракал, — сказал я. — А у этой девушки будет на подносе дымящийся кофе и бутерброды с ветчиной. Так что не прерывай ход беседы глупыми вопросами. Да, Дживс?

— В его отсутствие, сэр, будет проще простого вывести сэра Родерика из сарая и где-нибудь спрятать. Спальня его светлости приходит на ум.

— А Добсон никогда не посмеет сознаться, что отлучался с поста. Ведь на этом строится ваш расчет?

— Совершенно верно, сэр, его уста останутся немы.

Папаша Стоукер опять встрял.

— Ничего не получится, — заявил он. — Дохлый номер. Мы, конечно, можем выпустить Глоссопа из сарая, я не спорю, но полицейские почуют, что что-то тут неладно. Арестованный исчез, неужели они не сообразят, что его умыкнули? Кто умыкнул? Да мы, конечно, это они сразу поймут, тут большого ума не требуется. Например, вчера вечером на моей яхте…

Он умолк, не желая ворошить печальное прошлое, как можно было предположить, однако я понял, на что он намекает. Когда я исчез с яхты, он сразу смекнул, чьих это рук дело.

— А ведь он прав, Дживс, — вынужден был признать я. — Может быть, полицейское расследование ни к чему и не приведет, однако разговоров будет много, мы и опомниться не успеем, а весь свет уже будет знать, что сэр Родерик бродил ночью по округе с вымазанным сажей лицом. Все местные газеты подхватят эту историю. Услышит какой-нибудь репортеришко светской хроники, они вечно толкутся в «Трутнях», ушки на макушке, вынюхивают что-нибудь жареное о знаменитостях, и уж тогда пиши пропало, лучше бы старику Глоссопу отсидеть десяток-другой лет в Дартмуре или любой другой тюрьме.

— Нет, сэр, волноваться не стоит. Полицейские найдут арестованного в сарае. Я бы предложил занять место сэра Родерика вам.

Я обомлел.

— Мне?!

— Когда настанет время вести обвиняемого к его светлости, чрезвычайно важно — позвольте мне это особо подчеркнуть, сэр, — чтобы в сарае был обнаружен заключенный с черным лицом.

— Но я совсем не похож на старика Глоссопа. У нас разное сложение, я стройный и изящный, а он… впрочем, не хочу говорить ничего, что умалило бы достоинства человека, связанного с теткой моего старого друга узами, более нежными, чем… в смысле, поймите же, ведь при самом буйном воображении его не назовешь ни стройным, ни изящным.

— Вы забываете, сэр, что арестованного видел один только констебль Добсон, а его уста, как я уже сказал, будут немы.

Да, правда. Я и забыл.

— Так-то оно так, Дживс, но черт возьми, хоть я всем сердцем желаю подарить этому страждущему дому мир и покой, мне совсем не улыбается перспектива отсидеть пять лет за взлом в кутузке.

— Этого вам ни в коем случае не следует опасаться сэр. Строение, в которое в момент задержания пытался проникнуть сэр Родерик, — ваш собственный гараж, сэр.

— Нет, Дживс, погодите. Ну вы сами подумайте, вникните поглубже, призовите на помощь здравый смысл — чтобы я да безропотно позволил арестовать себя за попытку войти в свой собственный гараж, а потом тихо, как мышь, просидел всю ночь взаперти, в сарае? Разве кто-нибудь такому поверит?

— Этому должен поверить один только сержант Ваулз, сэр. Что может подумать констебль Добсон, не имеет значения, тем более что уста его будут немы.

— Ваулз ни за что не поверит.

— Еще как поверит, сэр. По-моему, он вообще считает, что вы имеете обыкновение ночевать в сараях.

Чаффи издал радостный вопль:

— Ну конечно! Он просто решит, что ты опять надрался.

Я надменно оледенел.

— Вот как? — сказал я, и если вы уловили в моем тоне что-то, кроме сарказма, я буду очень удивлен. — Значит, мне суждено фигурировать в анналах Чаффнел-Реджиса в роли горчайшего из всех известных пьяниц?

— Может быть, он подумает, что Берти просто чокнутый, — предположила Полина.

— Ну да! — подхватил Чаффи и с мольбой воззвал ко мне: — Берти, ведь все висит на волоске, неужели ты хочешь сказать, что тебе не наплевать на идиота, который считает тебя…

— …слегка придурковатым, — завершила Полина.

— Именно, — подтвердил Чаффи. — Я знаю, ты согласишься. Господа, это же Берти Вустер! Что ему какие-то мелкие временные неудобства, если надо спасти друзей? Он всегда готов прийти на помощь.

— Прийти? Нет, он бросается всем помогать без зова, — подхватила Полина.

— Сломя голову, не разбирая дороги, — вторил Чаффи.

— Я всегда считал его прекрасным молодым человеком, — сказал папаша Стоукер. — Помнится, именно так и подумал, когда познакомился с ним.

— И я так подумала, — сказала леди Чаффнел. — Он совсем не похож на нынешних молодых людей.

— Мне нравится его лицо.

— Мне всегда нравилось его лицо.

Голова у меня слегка закружилась. Нечасто я получаю такую великолепную прессу, еще немного — и я бы не выдержал напора этой грубой лести. Я сделал слабую попытку выставить ему преграду:

— Постойте, послушайте…

— Я учился с Берти Вустером в школе, — разливался Чаффи. — Люблю вспоминать те времена. Сначала в частной школе, потом в Итоне, а потом и в Оксфорде. И знаете, его все любили.