— На девять и одиннадцать! — закричал я, увидев сразу два больших пикапа, пытающихся подняться по склону. У каждого было по пулемету в кузове, и кажется, по крупнокалиберному.

Гранатомет над головой застучал как молотком в бочку, затарахтел пулемет в кузове, и сам я припал к своему FN MAG, наводя марку «эотеха» на темно-зеленый в ночнике борт пикапа. Первая очередь самого удивила, осознать, что веду огонь, еще не успел, а палец уже утопил спуск. Загрохотало, посыпались, рассыпаясь, звенья ленты и гильзы. Каждый пятый патрон в ленте был трассирующим, поэтому уже через секунду я поднялся над прицелам, корректируя огонь уже по трассам.

Пули как из шланга хлестнули по пикапу, пара пошла вертикально в небо, затем их струя перечеркнула силуэт человека в кузове, стоящего за пулеметом, а затем все мои попадания закрыло разрывами гранат, взметнувших землю и пыль вокруг машины, выбивших стекла, а затем заполнивших дымом и огнем своих разрывов все пространство автомобильного салона. Машина встала как вкопанная, вести ее было уже некому и некуда.

— Стой, добиваем! — заорал я в рацию, успев разглядеть, что второй пикап противника тоже остановился, и по нем бьют одновременно и наш задний пулемет, и задний пулемет второй машины, и «полтинник» с ее турели.

Кузов избиваемой машины сыпал искрами и рикошетами, никакого огневого противодействия не велось. Если там кто и выжил, то он уже точно не угроза, да и сомнительно, что кто-то выжить мог.

Вновь стрельба, уже со стороны Базы, опять крупняк грохочет. Ему другой ответил, ближе, потом еще один присоединился, тоже от терминала, наверное со второго поста развернули.

— «Отель-Квебек», здесь «Красный-один», ваш статус?

— Активный, наблюдаем противника у ориентира три, ведет ответный огонь, пытается двигаться в вашем направлении.

Третий ориентир — отдельный ангар за пожарными прудами, метров триста до него. Понятно, с двух сторон обстрел устроить хотели.

— Вперед! «Красный-два», идем уступом!

— «Красный-один», принял, прием.

Машины вновь рванули с места, чуть разойдясь в стороны. Видно из-за ангаров, как где-то в районе Базы рикошетят трассеры, расцвечивая зеленое небо в ночнике яркими вытянутыми огоньками, убегающими в бесконечность. И другие рикошеты, ближе, под разными углами, улетающие в горизонт, — это от бетона идет, именно такие уходят почти горизонтально.

Подвигал плечами, прикладываясь к пулемету, прикинул, сколько там осталось патронов до того, как надо будет ленту менять. Да не меньше половины коробки пока, пожалуй, а может, даже и больше. Нормально, годится.

Так, где они? Откуда стрельба ведется?

Из-за угла ангара показалась какая-то угловатая темная масса, затем прямо мне навстречу, как мне в тот момент показалось, брызнуло пулеметными трассами. Все стреляли в меня и только в меня, ни в кого больше. Застучало где-то слева, ударило железным в железо, затем рвануло лицо, как собака зубами, а потом сноп искр — и словно молотом в середину груди.

Три машины «Грешников» смогли от нас оторваться, в том числе и зашитый со всех сторон стальными листами грузовик, с которого нас обстреляли. Прикрываясь и от нас и от обстрела с терминала строениями, они на максимальной скорости ушли в сторону Улма, отстреливаясь из пулеметов на ходу, а оставшийся за меня Хэнк, командовавший второй машиной, приказал преследование прекратить. Что и правильно, в общем. Я бы тоже приказал, потому что потери мы им нанесли чувствительные, а гоняться за кем-то без уверенности в том, что в засаду не заведут, все же не следует.

Но я узнал об этом позже, после того как пришел в себя и в глаза мои вернулась картинка окружающего мира. Машина в это время неслась к терминалу на полной скорости, а перегнувшийся сверху Дэннис зачем-то тряс меня за плечо и все время что-то кричал. А я его не слышал и все время пытался понять, что надо сделать для того, чтобы просто начать дышать. И еще было больно, но боль была просто ничем против утраченного дыхания.

Меня трясли, и орали, и машина рычала двигателем, и откуда-то непонятно куда стреляли, я видел росчерк трасс в темном небе — кто-то поднял мой ПНВ, может, даже и я, — и при этом никак не мог понять, что происходит и куда меня везут и зачем трясут.

А потом ко мне как-то сразу вернулось дыхание, и стало легче, даже блаженно как-то, и острая боль в груди, и лужа крови под плейт-карриером уже как бы даже и не беспокоили. Дышать — это так хорошо, так прекрасно.

В наш медпункт я уже шел своим ходом, пусть и на заплетающихся ногах, все время норовя свалиться, а кто-то, кажется Джон, я даже и не помню сейчас, поддерживал меня под руку. И окончательно пришел в сознание уже тогда, когда Хелен — наша медсестра или фельдшер, я не знаю чему точно соответствует английское слово nurse в нашей медицинской иерархии, — расстегивала застежки разгрузки. Затем упала на пол разрезанная и пропитавшаяся кровью майка, а я наконец смог посмотреть на себя.

Сначала лицо — большая, сильно кровоточащая рана была на правой скуле, причем даже в зеркало я видел какой-то осколок, застрявший в ней. И текло из нее просто водопадом. Хелен немедленно взялась за эту рану, благоразумно начав с обезболивающего, но боль все равно осталась со мной, пусть и тупая, лишь иногда вспыхивающая искрами, но сразу гаснущая.

— Твой ПНВ в хлам, — сказал Хэнк, показывая сломанный прибор. — Прямо в объектив.

И точно, стекло выбито и выкрошилось, а если бы не прибор, то этот осколок прилетел бы в глаз, наверное, или между глаз.

На груди же у меня было огромное пурпурное пятно, быстро наливающееся опухолью изнутри, а сидевший рядом Хэнк выковырял из-под бронепластины пулеметную пулю, странно согнутую и сплющенную.

— Хорошие у нас пластины, — сказал он, задумчиво ее рассматривая. — Крепкие.

— Да уж точно, — прохрипел я. — А в морду мне рикошет, похоже.

— Кусок пули, — уточнила Хелен, демонстрируя мне в зажиме рваный кусок металла. — На чем-то раскололась — и уже потом в тебя.

Я ничего не сказал, лишь кивнул слабо. Повезло, что тут скажешь. Одна не пробила броню, без сердечника, к счастью моему, а то верхушка моего правого легкого была бы на спинке моего сиденья, наверное, а я — в краях вечной охоты, что на другом конце радуги. А так, кажется, даже ребра не сломало, потеряла она на рикошете часть энергии. Вторая уже на чем-то разлетелась, и мне лишь остатки ее мощи достались, хоть и наградили шрамом на всю жизнь, я думаю. Другое дело, что тянущаяся прямо ко мне нить пулеметной трассы до сих пор стоит перед глазами. Штаны я тогда не испачкал лишь потому, наверное, что просто не успел — быстро вырубился.

— До утра к сожженным машинам не лезьте, — сумел я наконец выдавить из себя. — На растяжки нарветесь, и кто знает, может, у них какое-то прикрытие там есть. Маловероятно, но… ты понял меня.

— Понял, понял, успокойся, — усмехнулся он. — Разберемся без тебя пока, лежи.