Ругать Петра I в эпоху Николая за «перегибы», как это делал тогда в некоторых своих статьях Герцен, и вправду было не вполне уместно. Многим в тогдашней России это напоминало лекцию о вреде обжорства в ночлежке для нищих. Москвич Грановский понимал это лучше Герцена, обосновавшегося в Лондоне.

Если Петр I насильно кромсал русскую бороду, потому что она в его глазах олицетворяла архаичное прошлое России, то Николай I не менее горячо преследовал бородачей, потому что считал их приверженцами революционных западных идей. В жандармских инструкциях всерьез указывалось на то, что все бородатые российские граждане должны стать «предметом беспрерывного полицейского наблюдения, ибо в Европе борода есть отпечаток принадлежности какому-либо злонамеренному политическому обществу».

Впрочем, к изумлению властей, выяснилось, что самый отчаянный русский диссидент Петр Чаадаев бороды не носит, а, наоборот, предпочитает бриться наголо.

По происхождению, образованию и дружеским связям Петр Чаадаев, бесспорно, принадлежал к кругу декабристов. Но судьбы их не повторил. И потому, что далеко не во всем с друзьями соглашался, и потому, что в разгар драматических событий 1825 года оказался за границей, где жил в то время, тесно общаясь с такими известными личностями, как немецкий философ Шеллинг и французский философ аббат Ламенне.

Возвратившись из-за границы, своих прежних друзей Чаадаев дома уже не застал: все они отбывали срок на каторге. Едва ли не единственным человеком, с которым он сошелся в николаевской империи, стал Александр Пушкин.

По своим взглядам Чаадаев для России явление абсолютно уникальное. Его фигура в истории русской мысли стоит в стороне от всех основных течений. Он сам по себе течение. Или, точнее, полюс, вызывающий тяжелые магнитные бури. Чаадаев, кажется, делал все возможное, чтобы соотечественники его не любили. Воспитанник европейской философии, в значительной степени философ-мистик, поклонник диссидентского даже для Запада революционного католицизма, Чаадаев своими мнениями и речами оскорблял у себя на родине многих.

Если с западниками Чаадаев спорил корректно, то над славянофилами издевался язвительно и изощренно, высмеивая каждую из почитаемых ими «священных коров» и дорогих им реликвий:

Знаменитые «Философические письма» Чаадаева написаны в 1828–1831 годах, но довольно долго о них знали лишь очень немногие. Бомба взорвалась в 1836 году, когда журнал «Телескоп» опубликовал первое письмо, сразу же вызвавшее в обществе, проникнутом николаевским духом, всеобщее возмущение. Чаадаев писал:

Такой пощечины от своего соотечественника русские никогда ранее не получали. Если бы речь шла только о Николаевской эпохе, то Чаадаева многие, вероятно, простили бы, но он говорил о всей (прошлой, настоящей, да и будущей) истории России. Подобное стерпеть было трудно. Невозможно.

Часто, рассуждая о письме Чаадаева, авторы лицемерят, говоря о том, что оно «возмутило правителей». Это неправда. Письмо возмутило тогда практически всех русских. Один из современников писал:

Сочувствие автора этих воспоминаний к Чаадаеву и отвращение к «полупомешанным святошам» и прочим «отчизнолюбцам» здесь очевидны. Это, однако, не отменяет самого факта, что «вопль проклятия» был единодушным. Власть и подданные в данном случае «вопили» в унисон.

Министр Уваров (не по долгу службы, а, думается, вполне искренне) заявил, что письмо «…дышит нелепою ненавистью к отечеству и наполнено ложными и оскорбительными понятиями как насчет прошедшего, так и насчет настоящего и будущего существования государства…»

Император Николай подвел итог скандалу:

Поскольку диагноз поставил самый главный российский психотерапевт, принудительное лечение гарантировалось. Журнал, опубликовавший письмо, был немедленно закрыт, редактора отправили в ссылку, а самого автора, как и предписывалось, объявили сумасшедшим.

Официальное сообщение по этому поводу гласило, что статья Чаадаева: