Необходимость согласования истинной идеи с ее идеатом, как следствие ее истинности, подробно разъясненная в Tr. de int. em., выражена в Eth. I, Ах. 6. Истинная идея должна согласоваться со своим идеатом: «Idea vera debet cum suo ideato convenire». Спиноза подчеркивает, что согласование не значит тожество. Истинная идея всегда отлична от идеата истинной идеи: «idea vera est diversum quid a suo ideato» (Tr. de int. em., p. 11).

Истинная идея сопровождается несомненной уверенностью в ее истинности для того, кто имеет истинную идею: «Qui veram habet ideam simul scit se veram habere ideam, nec de rei veritate potest dubitare» (Eth. II, 43).

Эту достоверность (certitudo) истинной идеи, как разъясняет Спиноза, следует отличать от отсутствия сомнения, которое часто принимается за достоверность в неадекватном познании. Последняя однако есть только отсутствие причины, которая вызывала бы сомнения (Tr. de int. em.; Eth. II, 49 Sch.). Истинная достоверность есть не отсутствие сомнения, но нечто положительное: «per certidudinem quid positivum intelligimus (vide Prop. 43 hujus cum ejusdem Schol.), non vero dubitationis privationem» (Eth. II, 49 Sch.). Достоверность, в свою очередь, не нуждается ни в каком внешнем подтверждении для того, кто

— 34-

способен иметь истинную идею, т. е. для Спинозы такие критерии достоверности, как, например, общепризнанность (Allgemein-giiltigkeit), не могут быть критериями достоверности. Истинная идея не есть нечто общепризнанное, но она одна для всех, кто ее имеет, «ad certitudinem veritatis nullo alio signo sit opus, quam veram habere ideam» (Tr. de int. em., p. 11).

В Tr. th. p., где Спинозе приходится встречаться с не имеющею ничего общего с философской достоверностью верой толпы, он особенно часто возвращается к различию между философской достоверностью из самой сущности идей[347] и кажущейся достоверностью в результате неадекватного познания (Tr. th. р., cap. 2 р. 371). Как первая не требует внешних критериев, знаков и проч. для ее утверждения, так уверенность неадекватного познания, имагинационная уверенность (Tr. th. р., cap. 2), всегда ищет себе поддержки или из опыта, или, в случае если затронута область религии, удостоверения в виде чудес. Такую кажущуюся достоверность, требующую внешних критериев и отличную от истинной достоверности, Спиноза обозначает также как моральную достоверность, certitudo moralis (cap. 2, р. 372). (Отметим, что мораль для Спинозы отлична от этики. Мораль есть результат догматических неадекватных воззрений, основанных на смешении теологии и философии. Этика есть результат истинного познания (Tr. th. р., cap. 5, р. 13). Поэтому форм и выражений морали может быть неопределенно много, этика же только одна. Мораль доступна всякому, этика же только очень немногим, создавшим себе условия, необходимые для истинного познания).

Истина, являясь критерием самой себя, есть в то же время и критерий для удаления ложного. Яркую формулировку этого воззрения мы находим в известном изречении Спинозы: «Sane sicut lux seipsam et tenebram manifestat, sic veritas norma sui et falsi est» (Eth. II, 43, Sch.).

(Об отношении ложности к достоверности и истинности см. Tr. de int. em.; Eth. II, 49, Sch. и др.).

Для теории познания Спинозы Tr. de int. em. дает все основные содержания; в ее основу взят Спинозой выбор наилучших способов перцепции (Tr. de int. em., р. 9 etc.)[348].

— 35-

На основании соображений об истине устанавливаются основные отличия адекватного от неадекватного, т. е. истинного от неистинного познания (неистинное не должно быть смешиваемо с ложным).

Помимо собственных постоянных указаний Спинозы в этом направлении, уже из сказанного по поводу терминологии Спинозы вытекает то огромное значение, которое должно иметь для обсуждения любых вопросов его философии умение отличать эти специфические области познания, и в виду этого необходимость предварительного изучения его теории познания.

К области неадекватного познания для Спинозы относится все то, что обыкновенно рассматривается как представление в результате восприятия в современном смысле слова, и все производные от этих представлений понятия, а также (в известном смысле) память. Характерной чертой этой области является то, что она имеет дело со смутными идеями, в которых познание одной вещи затемняется одновременным познанием другой, что дает основу и для так называемых ложных идей. Неадекватное познание само по себе не есть ложное, оно есть результат незнания той или другой сущности. На его же основании возникают фикции, в которых содержания неадекватного познания смешиваются с сущностями или вещами истинно данными (см. Tr. de int. em. рр. 15–21, 22–28). Спиноза называет область неадекватного познания областью имагинативной. Imaginatio Спинозы не равнозначно с «фантазией» или «воображением» в современном смысле слова; содержание этого последнего есть для Спинозы только один из видов фикции, в свою очередь, только части из области имагинативного познания[349]. Характерны для имагинативного познания множественность вещей в смысле числа, локализация их в

— 36-

пространстве и продолжительность во времени. Как сказано, к нему относятся все чувственные восприятия, образы и все абстракции; слова также принадлежат к области имагинативного познания: они, как говорит Спиноза, суть pars imaginationis; и потому-то, так как ими нам приходится пользоваться для общения, даже и тогда, когда речь идет о содержаниях истинного познания, они в особенности являются источником всевозможных заблуждений. Как Tr. de int. em., так и другие трактаты Спинозы дают многочисленные примеры заблуждений и предрассудков, вытекающих из смешения образов, слов и абстракций имагинативного познания. В 4 письме к Ольденбургу, указывая на спутанность в рассуждениях Бэкона, Спиноза подчеркивает как основной источник недоразумений его неумение отличить истинное познание интеллекта от имагинативных содержаний и от построенных на них абстракций[350]. В Tr. th. р. Спиноза особенно часто предостерегает от смешения истинных идей с представлениями, символами и словами; для искоренения предрассудков он требует ясного понимания того, что истинная идея не есть ни представление, ни слово. (См. выше р. 16.)