Место для засады было выбрано идеально. Банда скатывалась в низину. Люди падали, вставали, снова бежали, петляя между деревьями. И вдруг перед ними вырос высокий обрыв, увитый корнями, за которым продолжался лес.

Боевики в растерянности остановились, завертели головами, сбились в кучу. Что за черт? Понимание приходило к ним слишком медленно. Про засаду хлопцы сразу и не подумали. Ведь диверсанты бежали в лес без оружия! Но куда они пропали?!

Тишина продолжалась недолго, ровно столько, чтобы у отдельных особей начали работать мозги.

– Кретины! – истошно завизжала Альбина. – Это же ловушка! Назад!

Автоматы ударили одновременно, с трех сторон. Стрелки грамотно спрятались, место каждого было определено заранее, оружие уже лежало на позиции.

Бандиты заметались, крича от страха и безысходности. Пули швыряли их на землю одного за другим. Ответного огня почти не велось, боевикам было не до этого.

Выжившие поняли, что попали в западню, бросились обратно. Но бежать по склону было тяжело, а под плотным огнем и вовсе невозможно. Боевики падали один за другим, дергались в агонии.

Схватился за лицо рыжий конопатый детина, повалился ничком. Верещал от страха кряжистый Назар Пригода, старый знакомый Антона. Он рухнул на колени, вскинул руки, прокричал, что сдается, и завалился боком, нафаршированный пулями.

Матусевич съежился под деревом, закрыл голову руками. Альбина грязно ругалась, палила наобум из пистолета, потом вдруг опустилась на корточки, стала хохотать.

Немногочисленные уцелевшие боевики воспользовались тем, что автоматчики стали перезаряжать оружие, и бросились вверх по склону. Но пробежали они немного. Вновь застучали очереди. Люди падали и больше не поднимались.

И вдруг стрельба оборвалась. Стало потрясающе тихо. Около двух десятков тел валялось на месте побоища в разнообразных позах. Некоторые еще вздрагивали.

На ногах остались четверо. Они застыли, не веря в то, что еще живы, затравленно озирались.

Матусевич попытался распрямиться, но так и не смог это полностью сделать, застыл крючком. Физиономия его тряслась. Он был белый как снег.

Нервно дергалась Альбина, ставшая пятнистой. Поднялся с колен помощник Матусевича Ширенко. Оскалился Тарас Кондратюк. Он стоял, согнув ноги в коленях, водил по сторонам стволом автомата, что-то злобно бормотал.

Прошло секунд двадцать. Прогремел одиночный выстрел, и Ширенко повалился с пулей в голове.

Кондратюк в прыжке развернулся на сто восемьдесят градусов, надавил на спусковой крючок. Но обойма была пуста. Он словно почувствовал, что сейчас произойдет, сплюнул с досады. Пуля повалила его головой в канаву.

Вдруг Альбина завизжала горластой выпью и бросилась, высоко подбрасывая ноги, вверх по склону. Она бежала и кричала, ожидая пули. Но выстрела не было. Женщина сжимала в руке пистолет, о котором, видно, забыла.

Матусевич опомнился и припустил за ней. Он бежал тяжело, с одышкой, оборачиваясь через каждый шаг. Лес презрительно помалкивал.

Пошатываясь, супруги вышли на опушку. Оба бледные, как призраки, совершенно никакие, полностью сломленные. Они брели по траве, с трудом переставляя ноги, равнодушно глядя перед собой.

Перед ними в вечерней полумгле колыхались четыре силуэта. А вот это уже было выше их сил.

Альбина повалилась в траву, смотрела в небо безумным взором. Над ней склонилась женщина. Она целилась в лоб Альбине из помпового ружья, но не стреляла. Рита кусала губы. Она не была убийцей.

– Не надо, – прошептала Альбина.

– Давай сама, – предложила Рита. – У тебя пистолет в руке.

В ладони у этой бестии действительно был пистолет. Она поколебалась, медленно подняла его.

Антон, видя эту картину, вскинул автомат. Он успел бы среагировать, пойди история по другому сценарию. Альбина приставила короткий ствол к виску. В безумном взоре на какой-то миг мелькнуло недоумение. Мол, что я задумала?

«У нее точно крыша съехала, – подумал Антон. – Обычно женщины стреляют себе в сердце. Переживают, что будут некрасивые в гробу».

Хлопнул выстрел. Откинулась голова. Искорка безумия превратилась в ледышку и растаяла. Пистолет был маленького калибра – выходного отверстия пуля не оставила.

Матусевич категорически не хотел уходить из жизни. Он повалился на спину, начал всхлипывать, с ужасом смотрел на лица, нависшие над ним. Это было жалкое зрелище. Маленький человечек с прилизанными редкими волосами умирал от страха.

– Красавец, – задумчиво проговорил Воронец. – Ему бы щеточку усов под носом.

– Фу, Василь Егорович! – Антон брезгливо поводил носом. – От тебя воняет. В тебе кто-то умер и разлагается.

– Что вы делаете? Оставьте меня в покое, – прошамкал беззубым ртом первый городской нацист.

– Люстрация, Василь Егорович, – объяснил Антон. – Закон об очищении власти в действии. Мужики, кто-нибудь хочет его прикончить?

Никто не хотел, но не стал бы возражать, если бы это сделали другие.

– Да пошел он к такой-то матери, – заявил Кабанов, осерчал и метким ударом расколотил Матусевичу челюсть.

Тот продолжал что-то шамкать, но уже беззвучно. Второй удар разбил губу и парочку носовых хрящей.

– Кстати, я могу предсказать судьбу любого человека по количеству вмятин на его лице, – сказал Роман.

– Пусть живет. – Антон плюнул в рожу фашисту. – Вернее, пусть существует, растение хреново. Его и без нас умертвят, не волнуйтесь. Свои же партайгеноссе и прикончат. Не нужно им это позорище. Ладно, пора и в путь. За лесом ждет машина. Забираем моих родителей и валим отсюда.

– Меня сейчас вырвет, – как-то глухо сообщил Воронец. – Ну и погуляли мы с вами, мужики!

– Все в порядке, Рома, – процедил Кабанов. – Мы не ангелы, но все сделали правильно. Это фашисты, мразь с оружием, которая убивает людей, не согласных с ними. Пусть катятся в ад. Их там уже ждут.

– Куда поедем-то, командир? – спросил Воронец.

– Не знаю. – Антон пожал плечами и покосился на женский силуэт, скорбно застывший на фоне темнеющего неба. – Можно в Луганск или в Донецк. Все дороги нам, парни, открыты. Жаль только, что могилку Виктора больше навестить не смогу.

Прошло не больше часа. Они сидели в джипе, который торжественно обещали когда-нибудь вернуть владельцу. Задние сиденья из машины были удалены, вместо них установлены боковые лавки.

Пространство между ними спецназовцы превратили в кровать, на которой спала Мария Александровна. Рядом с ней клевал носом Юрий Степанович. Остальные бодрствовали.

Антон в течение нескольких минут описывал полковнику Калашникову сложившуюся ситуацию. Отец-командир выслушал его и провалился в ступор. Телефон Кабанова был поставлен на громкую связь, зарядка в нем еще не кончилась.