Разумеется, при таком раскладе расходы на обучение военному делу одного бойца в территориальной части за пять лет были гораздо меньше, чем в кадровой части за два года. Но и уровень подготовки неминуемо оказывался весьма низким. На это пошли сознательно. В 1925 году Фрунзе пояснял: «Конечно, если бы перед нами был выбор между 1/2–2-миллионной кадровой армией и нынешней системой милиции, то с военной точки зрения все данные были бы в пользу первого решения. Но ведь такого выбора у нас нет. А система милиции, в сочетании с кадровыми частями, обеспечение обороны Союза безусловно дает».

Предстояло наладить военное дело не наскоро, а сколь возможно устойчиво. Это была нелегкая и в чем-то рискованная задача. Борис Бажанов, помощник Сталина, впоследствии нелегально эмигрировавший, так описывал работу Фрунзе в этот период: «Уже в 1924 году, как председатель комиссии ЦК по обследованию состояния Красной армии, он доложил в политбюро, что Красная армия в настоящем своем виде совершенно небоеспособна, представляет скорее распущенную банду разбойников, чем армию, и что ее надо всю распустить. Это и было проделано, к тому же в чрезвычайном секрете. Оставлены были только кадры – офицерские и унтер-офицерские. И новая армия была создана осенью из призванной крестьянской молодежи. Практически в течение всего 1924 года у СССР не было армии; кажется, Запад этого не знал».

Требовались не только люди, но и лошади. Несмотря на горячие споры между сторонниками новой техники и старыми кавалеристами, пересадить всю армию на механические средства передвижения, как в боевых порядках, так и в обозе, еще не представлялось возможным. Семен Буденный вспоминал, что Фрунзе не раз обсуждал с ним эту важную тему, спрашивал совета у бывалого конника, показывал свои материалы. В том числе и статью, написанную для газеты «Правда» к юбилею 1-й Конной армии: «Здесь первое дело – конь. До мировой войны Россия славилась своими неисчерпаемыми конскими ресурсами. Советский Союз получил в наследство лишь жалкие остатки этих богатств. Число конных заводов катастрофически уменьшилось. Работа в них далека от совершенства. Количество кровных лошадей, исчислявшееся прежде сотнями тысяч, теперь определяется сотнями…»

Конечно, сам Семен Михайлович был известным сторонником убеждения, что конница еще себя покажет, поэтому неудивительно, что он в первую очередь обращал внимание на мысли Фрунзе, созвучные его собственным: «Не скоро, еще очень не скоро трактор вытеснит крестьянскую лошадку. И точно так же далек от нас тот час, когда мы в армии вместо коня сядем на трактор, автомобиль и мотоцикл. Всякая война ближайшего периода будет в этом отношении базироваться главным образом на старых испытанных средствах».

С другой стороны, существует немало свидетельств современников, что Фрунзе живо интересовался новинками военной техники, в том числе и авиацией. Петр Баранов, ставший в декабре 1924 года начальником Военно-воздушных сил РККА, неоднократно беседовал с Фрунзе о развитии авиации и слышал от него слова: «Будет у нас такой воздушный флот, что изумленные Европа и Америка ахнут перед чудом в небесах «лапотной России». Фрунзе и Баранов неоднократно вместе посещали аэродромы, беседовали с летчиками и специалистами Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ). Выступая на праздновании двухлетней годовщины Общества друзей воздушного флота, Фрунзе сказал: «Два года назад пронесся клич: «Строй Советский воздушный флот», и мы видим, что этот клич встретил самый сочувственный отклик в миллионах трудящихся Советского Союза. Те цифры и те факты, которые сейчас перед вами были оглашены начальником нашего воздушного военного флота и заместителем председателя ОДВФ товарищем Барановым, говорят о том, что мы уже имеем значительные успехи».

Но все-таки главенствующей роли технических средств Фрунзе не признавал, высказываясь порой в том духе, что ставку на технику делают только буржуазные страны, где правящие классы боятся вооруженных народных масс. Впрочем, пролетарское или деревенское происхождение еще ничего не гарантировало. «После сокращения войска перешли на территориальную систему обучения. Красноармейцами становились еще не нюхавшие пороху парни, – пишет С. Глуховский в книге «Когда вырастали крылья» (1965). – Из всех родов войск авиация испытывала самые большие трудности. На малочисленных аэродромах можно было встретить лишь старые заграничные самолеты самых различных систем. Двадцать восемь иностранных марок машин, двадцать один тип иностранных моторов – как эксплуатировать и ремонтировать такой парк, когда нет оборудованных мастерских, запасных частей, не хватает специалистов?»

На III съезде Советов в мае 1925 года Фрунзе в своем докладе сообщал, что СССР начинает создавать собственную авиапромышленность. Перед началом работы съезда наркомвоенмор присутствовал на первом в истории Советского Союза авиационном параде на Ходынском аэродроме. «Когда стартовал командир первого отряда, Фрунзе и Баранов взглянули на часы, – описывает это событие Глуховский. – Через семнадцать минут в воздух поднялся последний, восьмидесятый самолет. Это уже расценивалось как бесспорное достижение. Огорчали молодые летчики. Некоторые из них, едва оторвавшись от земли, теряли свой отряд и блуждали над аэродромом». Поэтому не приходится удивляться, что Фрунзе подобно многим другим военачальникам Гражданской войны не слишком доверял пока еще несовершенной и не слишком надежной технике. Да и тому, что новобранцы поймут, как с ней обращаться.