– Что ты делать-то теперь будешь, псих! – вопил валяющийся на земле Боусман.

Он цеплялся рукой за колесо и смотрел на свои перемазанные кровью руки. Ожерелье лопнуло, и из-за разлетевшихся во все стороны ушей казалось, что грязь подслушивает их.

– Псих! Самодур! Всех разогнал! Когда я уйду, будешь Хомера лупить, больше некого. Давай, он это любит!

Хомер прыснул и достал из фургона Корины ножные кандалы. Риджуэй, тяжело дыша, потирал костяшки пальцев.

– А платьишко красивое, – сказал Боусман и выплюнул зуб.

– Не двигаться, иначе остальные тоже зубов не досчитаются, – произнес мужской голос, и из темноты выступили трое.

Голос принадлежал молодому негру, с которым Кора вечером в городе перекинулась взглядом. Но на нее он сейчас не смотрел, его внимание было приковано к Риджуэю. На стеклах очков в металлической оправе плясал свет фонаря, словно этот внутренний огонь извергали глаза. Ствол револьвера медленно двигался, словно выбирая между Боусманом и Риджуэем.

Рядом с ним стоял еще один, с ружьем в руках, здоровенный, мускулистый детина в грубой робе, но Кора почему-то сразу приняла его за ряженого. Длинные волосы цвета темной меди, зачесанные назад от широкого лица, напоминали львиную гриву. По повадкам было видно, что он не привык, чтобы им командовали. Во взгляде дерзких глаз сквозила не жалкая дерзость раба, отчаянно имитирующего свободу, а жесткая уверенность. Третий из нападавших сжимал в руке тесак. Его тело вибрировало от напряжения, короткое дыхание вспарывало ночную тишину, вклиниваясь между словами негра-вожака в очках. Кора мгновенно поняла, что он беглый, не знающий, что ждет его в следующую минуту. Эту напряженную позу она много раз видела у Цезаря, у многих вновь прибывших в дормиторий, да и себя на подобном ловила не раз. Вздрагивающее лезвие ножа было нацелено на Хомера.

Ей прежде не приходилось видеть цветных с оружием в руках, и это зрелище потрясло ее.

– Идите своей дорогой, ребята, – сказал Риджуэй.

Он был без оружия.

– Мы туда и идем, – отозвался вожак. – В Теннесси нам не понравилось, дома лучше. А вот вы, видать, добегались.

Боусман кашлянул, обменялся взглядами с Риджуэем и осторожно сел. Оба ствола теперь смотрели в его сторону.

– Так что мы пойдем, – продолжал главарь, – но сначала спросим у барышни, может, она захочет пойти с нами. Может, мы как попутчики ей больше по вкусу?

– А вы сами-то откуда? – спросил Риджуэй.

По его голосу Кора поняла, что он тянет время и что-то замышляет.

– Да отовсюду, – ответил вожак.

Он точно с Севера. Она узнала выговор, у Цезаря был такой же.

– Вот, нашли друг друга, теперь вместе работаем. Я сказал, не двигаться, мистер Риджуэй!

Он перевел глаза на Кору.

– Он называл тебя Корой. Тебя так зовут?

Она кивнула.

– Она Кора. Меня вы знаете, – произнес Риджуэй. – Это Боусман, а вот этот – Хомер.

При звуке своего имени Хомер швырнул фонарь в беглого с ножом. Ударив его в грудь, фонарь отлетел в сторону. Стекло разбилось, и огонь вырвался наружу. Вожак выпустил пулю в Риджуэя, но не попал. Риджуэй бросился на него, и оба рухнули на землю. Медноволосый оказался более удачливым стрелком, и Боусман осел. У него на рубахе медленно распускался красный цветок.

Хомер рванулся за пистолетом. Человек с винтовкой кинулся следом. Цилиндр слетел с головы негритенка и покатился в огонь. Риджуэй и его противник, хрипя и бранясь, лупили друг друга. Сцепившиеся тела вот-вот готовы были угодить в пылающую лужу масла, натекшего из расколотого фонаря. Кора вновь оцепенела от ужаса – уроки Риджуэя даром не прошли. Охотник на беглых явно одерживал верх над пригвожденным к земле противником.

Но она-то могла двигаться, скованы были только руки.

Прыгнув Риджуэю на спину, она принялась душить его цепью, закручивая ее так, чтобы она глубже впивалась в горло. Вопль рвался у нее из самого нутра – эхо паровозного гудка, оглашавшего своды подземных туннелей. Дергая цепь, словно вожжи, она давила все сильнее. Он повернулся на бок и сбросил ее на землю. Но тут потерявший в драке очки негр снова взял его на мушку.

Беглый с ножом помог Коре подняться на ноги.

– Что это за мальчишка?

Ни Хомера, ни его преследователя видно не было. Вожак, продолжая целиться в Риджуэя, велел беглому посмотреть, где они.

Риджуэй ощупывал толстыми пальцами рану на горле. На Кору он не смотрел, от этого сердце у нее снова ушло в пятки.

Боусман застонал.

– Он вглубь души твоей заглянет и все грехи твои прочтет, – пробормотал он.

В неверном свете горящей ворвани было видно, как растекается вокруг него лужа крови.

– Он кровью изойдет, – бросил Риджуэй.

– Его дело, – ответил негр в очках. – У нас страна свободная.

– Это нарушение права собственности!

– Да, в законе так и написано. В законе белых. Но есть и другие законы.

Повернувшись к Коре, он произнес более вежливым тоном:

– Мисс, если желаете, я его пристрелю.

Лицо его было совершенно спокойным.

Для Боусмана с Риджуэем она желала всего самого страшного. А для Хомера? Она не могла ответить, чего хочет ее сердце для этого странного чернокожего мальчишки, казавшегося посланцем из неведомых краев.

Прежде чем она открыла рот, негр продолжил:

– Но мы обычно заковываем таких в кандалы.

Кора подняла очки, протерла стекла рукавом и протянула их владельцу. Они втроем ждали возвращения преследователей Хомера, но те вернулись ни с чем.

Когда ночные гости приковывали Риджуэя за запястья к колесу фургона, на губах его бродила ухмылка.

– Мальчишка – пропащая душа, сразу видно, – сказал вожак. – Ну что, пошли? – спросил он Кору. – Мы уходим.

Она трижды пнула Риджуэя в лицо ногой, обутой в новый деревянный башмак.

Почему же небо не обрушивается на головы творящих зло, крутилось у нее в голове. Никто ее не удержал. Потом она будет рассказывать, что каждый из трех ударов был возмездием за убиенного, и перечислять имена Милашки, Цезаря и Джаспера, чтобы воскресить их хотя бы на тот миг, пока про них говорят. Только это все неправда. Мстила она только за себя.

На дне рождения Пройдохи царила такая суматоха, что Цезарь без труда улизнул в свое единственное убежище на плантации Рэндаллов. В полуразрушенной школе рядом с конюшнями днем не было ни души. По ночам туда прокрадывались парочки, но он ходил в старую школу только днем. Ему нужен был свет, а жечь ночью свечу он опасался. В школу он шел, чтобы читать книгу, которую после долгих препирательств выдал ему Флетчер. Шел, когда становилось тошно, а тут можно было выплакать горе. Шел, чтобы смотреть, как передвигаются по плантации другие невольники. Взгляд сквозь окно словно отделял его от остальных горемык, он просто наблюдал за их возней со стороны, как смотрят на идущих мимо прохожих. В старой школе он, нынешний, словно бы переставал существовать.