Джефф заметил, что некоторые пассажиры, еще остававшиеся в салоне, никак не могут найти свои спасательные жилеты. Спасательные жилеты находятся под креслами, и их нелегко увидеть. Джефф рассказал пассажирам, где их искать. Часть пассажиров выходили на крылья, держа в руках подушки сидений, поскольку не сознавали, что для них имеются спасательные жилеты.

Когда пассажиры покинули салон, мы с Джеффом и несколькими молодыми мужчинами из числа пассажиров стали собирать оставшиеся на борту спасательные жилеты, куртки, пальто и пледы, чтобы раздать их людям, продрогшим на зимнем ветру. Мы передавали их наружу из самолета, а те, кто был на крыльях и в спасательных плотах, кричали, что нужно еще. Температура за бортом составляла – 6°С, а ветро-холодовой индекс был равен –11[18]. Температура воды была около +2°С. У пассажиров, стоявших на крыльях, ноги были по щиколотку в воде, а под конец спасательной операции некоторые находились по пояс в воде. Эрику Стивенсону пришлось ради равновесия встать на колени, потому что ближе к концу спасательной операции левое крыло поднялось из воды, когда самолет накренился вправо. Его верхняя поверхность, по словам Эрика, стала «как каток».

Бортпроводников готовят к тому, чтобы вывести из самолета всех пассажиров за девяносто секунд. Это сертификационный стандарт FAA. Но тренировка в самолетном ангаре с полутораста спокойными добровольцами несколько отличается от попытки сделать это на морозе посреди Гудзона.

Я гордился тем, насколько быстро наш экипаж вывел всех из самолета. Последний пассажир покинул салон примерно через три с половиной минуты после начала эвакуации – и это в условиях нерабочих хвостовых выходов и воды, проникавшей в хвостовую часть салона.

Когда самолет опустел, я прошелся по центральному ряду, крича: «Есть здесь кто-нибудь? Выходите!»

Я прошел весь самолет до хвоста и вернулся в переднюю часть. Затем прошел тем же маршрутом еще раз. Во второй раз вода в хвостовой части самолета поднялась настолько высоко, что я промок почти до пояса.

Пробираясь обратно к перегородке, мне пришлось шагать по сиденьям. Салон был в хорошем состоянии. Верхние багажные отделения были закрыты, за исключением нескольких полок в хвостовой части салона. Все сиденья оставались на своих местах.

Когда я вернулся в переднюю часть самолета, Шейла уже была на плоту по правому борту самолета, полностью загруженном пассажирами. Донна, Дорин и Шейла реагировали быстро и безопасно эвакуировали всех пассажиров. Итак, мы решили вторую большую проблему этого дня.

Джефф, Донна и я оставались последними тремя людьми внутри самолета. Когда я закончил второй, заключительный, обход самолета, Донна решительно обратилась ко мне.

– Пора идти! – сказала она. – Мы должны выбраться из этого самолета!

– Иду, – ответил я.

Согласно протоколу, я забрал аварийный приводной передатчик (ELT) из передней части салона и передал его пассажиру на левом переднем спасательном плоту. Донна села на тот же плот, а я зашел в кабину, чтобы забрать пальто. Я также прихватил бортовой журнал. Все остальное я оставил. Напомнил Джеффу взять спасательный жилет. Мой уже был на мне. Свое пальто я отдал замерзавшему мужчине-пассажиру на левом переднем плоту.

После того как Джефф вышел наружу, я бросил последний взгляд вдоль прохода тонущего самолета. Я знал, что все пассажиры выбрались из самолета, но не был уверен, что никто из них не соскользнул в воду, температура которой была близка к точке замерзания. Как бы я описал свое психологическое состояние в тот момент – состояние капитана, покидающего свой самолет? Пожалуй, я по-прежнему старался опережать ситуацию – предвидеть, планировать и проверять. Не было времени предаваться чувствам. Я по-прежнему нес ответственность за сто пятьдесят четырех человек снаружи самолета, хотя знал, что спасатели постараются всех нас подобрать.

К тому времени, когда я забрался на плот, к самолету уже подходили суда. Трапы-плоты рассчитаны на сорок четырех человек и максимальной возможной загрузке – до пятидесяти пяти человек. Но на нашем плоту по левому борту было меньше сорока пассажиров, а он уже казался переполненным. Я не видел, чтобы кто-то плакал или всхлипывал. Не было ни криков, ни воплей. Люди были сравнительно спокойны, хотя и явно пребывали в шоке от грандиозности происходящего. Мы сидели очень тесно, однако никто не толкался. Люди просто ждали, пока их спасут, и практически никто не разговаривал. Всем было очень холодно, и мы дрожали. Несмотря на то что я промок, когда передвигался по воде к задней части салона, дно нашего плота, как мне припоминается, было практически сухим.

Нам повезло, что мы приводнились на реку в районе 48-й улицы как раз тогда, когда несколько высокоскоростных паромов-катамаранов готовились к часу пик второй половины дня. Капитаны судов и палубные матросы судов, стоявших у здания речного вокзала NY Waterway Port Imperial/Weehawken Ferry Terminal, были потрясены, увидев, как наш самолет грузно сел на воду. И остолбенели, увидев, что почти сразу же из самолета стали эвакуироваться пассажиры. И в то же мгновение, без всяких просьб со стороны властей, по собственной инициативе они поспешно устремились к нам. В конечном счете нам помогали четырнадцать судов, их команды и пассажиры делали все, что могли, чтобы доставить нас в безопасное место.

Разумеется, речные паромы не рассчитаны на спасательные операции, но матросы с честью выдержали неожиданное испытание. Многие тренировались и специально готовились к такого рода чрезвычайным ситуациям. Другие адаптировались к ситуации на месте и работали по наитию.

Первым судном, которое подошло к нам – всего через три минуты пятьдесят пять секунд после того, как самолет остановился на воде, – был «Томас Джефферсон», им командовал капитан Винс Ломбарди из NY Waterway. Он начал принимать пассажиров с правого крыла. Его судно в итоге спасло пятьдесят шесть человек – больше, чем любое другое судно в тот день.

«Мойра Смит», второе из подоспевших судов, под командованием капитана Мануэля Либы, приблизилось к нашему плоту. Я крикнул членам экипажа этого судна: «Вначале спасайте людей с крыльев!» Пассажиры на крыльях явно находились в более опасной ситуации. Никто из пассажиров на нашем плоту не возразил, когда судно отошло от нас. Люди, похоже, действительно осознавали масштаб ситуации, а не только думали о своих личных потребностях, и я был благодарен им за добрую волю. Те, кто дрожал от холода на нашем плоту, явно понимали, что людей, стоявших в воде на крыльях, надо спасать в первую очередь.

Я хотел провести «счет по головам». Знал, что на борту самолета было полторы сотни пассажиров и пять членов экипажа. Сможем ли мы сложить тех, кто на плотах, с теми, кто на крыльях, получив в итоге сто пятьдесят пять?