– Может, он сбежал с аквалангом?

– Говорю тебе, там тупик!

– А ты что, туда лазил?

– Нет, слава богу. – Рябинин вздохнул. – Но ты посмотри, что на плане. И потом, там дальше глухая скала, материк начинается. Эти зэки не могли же до самого Азовского моря галерею продолбить, правильно?

Дорофеев пожал плечами, как бы сомневаясь в выкладках Рябинина. Вслух он, однако, сказал:

– Тогда, значит, крышка нашему североморцу.

– Это уже четвертый, – вполголоса проговорил Рябинин. – И специалист высочайшей квалификации, лучше не бывает.

– Что ж там такое, в этой галерее, что уже четвертый оттуда не возвращается? – словно сам себя спросил Дорофеев.

– Ловушка какая-нибудь, наверное, – отозвался Рябинин. – Такие иногда ставились на наших секретных заводах.

– Наверное, – согласился Дорофеев. – Тогда бесполезно кого-то и посылать туда. Все равно живыми оттуда не вернутся.

– А что, каплей. – Глаза Рябинина иронически блеснули в полусумраке подземной галереи. – Слабо самому спуститься туда, на выручку товарищу? Вон, второй акваланг имеется.

– Я? – Дорофеев в ужасе даже привстал на корточках. – Ты что, каперанг, спятил? Да я туда ни за какие тыщи не полезу!

– Даже за миллион баксов?

Дорофеев осекся.

– При чем здесь миллион баксов?

– Да так, к слову. – Рябинин продолжал смотреть на своего бывшего подчиненного насмешливо. – Да ты не бойся, сядь! Никто тебя в эту галерею не посылает. Это я так, шучу.

– Веселый ты человек, командир, – усаживаясь на прежнее место, проговорил Дорофеев. – У нас заработок накрылся, а ты все шутишь. Как ты перед своим турком за аванс отчитываться собираешься?

– Не знаю, – беспечно пожал плечами Рябинин. – Плевал я на этого Абу Али, если уж честно.

Он вздохнул и поднялся на ноги. Подошел к ржавой стальной трубе, конец которой скрывался где-то под водой, приложил к ней ухо. Долго вслушивался в тихий плеск волн и неясный, отдаленный шум моря, потом покачал головой.

– Нет, ничего не слышно, – со вздохом констатировал он. – Погиб наш североморец, одним словом. Погиб, как и те трое.

Его напарник ничего не ответил, продолжал задумчиво глядеть на ровную и неподвижную, как зеркало, воду в галерее.

Лишь первое время Полундре казалось, что находиться в полной неподвижности легко и просто. Вскоре дикая тяжесть стала наваливаться на все его тело, крутить судорогой руки и ноги, давить точно каменной плитой спину и грудь. Сергею ужасно хотелось пошевелиться, подергать рукой или ногой, распрямить спину, расправить грудь. Он был уже на грани того, чтобы сделать это, но умом, остававшимся ясным и контролировавшим ситуацию, и недремлющим инстинктом самосохранения понимал, что этого делать нельзя. Иначе таймер начнет сначала отсчет времени его заточения в затопленном подземелье, и этого нового срока ему не перетерпеть.

Полундра один вдох делал из баллона с нормальным воздухом, а три следующих – спертым воздухом из пузыря под потолком. По счастью, пузырь этот оказался достаточно велик для того, чтобы североморец смог сразу же просунуть в него голову. Поэтому для перемены источника дыхания ему не нужно было делать никаких движений, кроме как просто сдавить зубами резиновую трубку загубника, перекрыв таким образом поступление хорошего воздуха, и уголками губ вдохнуть зловонный газ из воздушного пузыря. Этот воздушный пузырь со временем увеличивался в размерах, к нему прибавился и воздух из баллонов Полундры. Так что теперь старлей мог целиком высунуть голову из воды и дышать этим омерзительным, практически непригодным для дыхания воздухом. Тот, что оставался в баллонах, Полундра берег на момент, когда придется выбираться из этого подземелья. Он помнил, что галерея достаточно длинная, и проплыть ее на одном дыхании с контейнером в руках, протиснуться через торчащие во все стороны перекушенные прутья решетки и вынырнуть на поверхность без дополнительного воздуха никак не удастся.

Однако на деле из его планов выходило мало путного. От спертого и непригодного для дыхания воздуха в голове вскоре начало шуметь, перед глазами поплыли разноцветные круги. Его непреодолимо потянуло в тяжелый, смертный сон, что возникает от недостатка кислорода. Он изо всех сил встряхивал себя, напоминая, что, если он уснет, ему конец. Это поначалу помогало. Но, измотанный перегрузками последних дней, организм быстро стал уставать, а чувство смертельной опасности притупляться.

В довершение всего у Полундры начались слуховые галлюцинации. Голос отца вдруг громко и отчетливо позвал его по имени за его спиной, так что Полундра едва удержался, чтобы не обернуться. Но возглас повторился настойчивее и вдруг сменился безумным, злым смехом, каким отец никогда в жизни не смеялся. И тогда Полундра понял, что это смеется вовсе не его отец, а погибший несколько лет назад каперанг Рябинин, его командир. Странно, что каперанг оказался здесь, в затопленном подземелье, ведь он должен был ждать его снаружи, у входа в галерею 16-С.

Значит, он решился, надел запасной акваланг и пришел на выручку Полундре? Значит, Рябинин – все-таки настоящий отец-командир, хотя и американский шпион. Хорошо, что Полундра никогда всерьез не верил этому и всячески защищал своего командира на допросах в контрразведке. Теперь он с чистой совестью может протянуть мертвому каперангу руку. Интересно, как тот сможет пожать ее, если от него осталось только десять килограммов органики, да и то не его, а какого-то матросика. Сам-то Рябинин, надев акваланг, ушел с того горящего крейсера и остался жив.

Когда на время голова Полундры немного прояснилась, он поглядел на часы. Третий час с того момента, как он замер под потолком галереи, подходил к концу, значит, предполагаемое избавление было близко. Полундра вдруг почувствовал безумное желание что-то сделать для того, чтобы ускорить приближение этого момента. Поплыть, например, к плитам и попробовать приподнять их, чтобы они быстрее открылись. На мгновение он даже напряг было мышцы ног, готовясь оттолкнуться от стены, и тогда только сообразил, что он, собственно, собрался сделать. От нахлынувшего ужаса его прошиб холодный пот. Он понял, что был на волосок от того, чтобы остаться в этом подземелье навсегда.

Чтобы отвлечься от времени и скрасить себе минуты ожидания, он попытался думать о чем-то хорошем. О своей жене Наташке, которую он оставил в санатории одну, а сам отправился с Дорофеевым развлекаться. Это было дурно, гадко – он так виноват перед ней. Но ничего! Когда он выберется отсюда, он непременно пойдет к ней и все объяснит.

Полундра попытался представить, как он входит в санаторий, поднимается по лестнице, заходит в их номер, где сидит на кровати его белокурая жена с маленьким мальчиком на коленях. Сергей останавливается на пороге, ищет нужные слова, чтобы объяснить ей все происшедшее, но тут замечает, что почему-то волосы у Наташки не золотистые, а иссиня-черные и отливают прямо-таки фиолетовым блеском. Она поворачивает голову, смотрит на вошедшего Полундру и смеется одними губами. На правом плече у Наташки какая-то странная трехцветная татуировка. Где-то старлей уже видел такую – но где? Внезапно он припоминает: брюнетка. Да, у чернявой стервы, что втянула его во всю эту аферу, на плече была точно такая же. Хотя стоп! – почему у его жены на плече татуировка? Откуда она у нее взялась? Раньше ведь ее не было! Полундра очень удивлен. Да нет же! Это вовсе не его жена Наташа сидит в его номере на кровати, а та самая брюнетка! Она улыбается, встает с кровати ему навстречу, призывно кивает – улыбка у нее гадкая, омерзительная, как у всех шлюх. Что этой женщине нужно в его санаторном номере? И где его жена?..