Считаю ли я, что змеиные укусы являются или были достаточно частыми для того, чтобы благоприятствовать индивидам с хорошим зрением, позволяющим рассмотреть неподвижный замаскированный предмет? Думаю, что это вполне возможно, особенно если учесть малые размеры наших далеких предков и, соответственно, их детенышей. Как подчеркивает Линн Исбелл, один из наших самых ранних предков, Eosimias, весил около четверти фунта – то есть его вполне можно было положить между двумя ломтями хлеба, завернув в лист салата. Видимо, для таких наших предков смерть от змеиных укусов была в порядке вещей – некоторые из них умирали, не успев оставить потомство, другим удавалось прожить дольше. Если у выживших особей были какие-то наследуемые признаки, гены, отличавшиеся от генов остальных особей в популяции, то эти признаки становились объектом положительного естественного отбора. Представляется весьма правдоподобным, что выживших предков отличало как раз лучшее зрение и размер мозга, за счет которого в конечном итоге им и удалось выжить.

Короче говоря, я осмелюсь утверждать, что прочтение Исбелл истории приматов выглядит одновременно и необычным, и правдоподобным. Как и в случае со многими другими вопросами биологии, лучшего ответа не существует. Любой ответ неизбежно включает в себя взаимодействие с другими видами, будь то змеи, фрукты, орехи или что-то другое. Я голосую за змей. Закройте глаза и представьте себе, что вы – Герат Вермей, идущий по тропинке в джунглях. Рядом с вами идет зрячий человек. Как вы думаете, у кого больше шансов умереть от змеиного укуса? Неизбежно у Вермея, который может на ощупь распознать деревья, определить по запаху те или иные плоды и издалека услышать приближающегося леопарда, но не может заметить притаившуюся в траве змею. Она не станет частью его мироощущения до тех пор, пока он ее не схватит – а это как раз крайне нежелательно. Вермей и так много раз рисковал жизнью и едва не погиб от столкновений с опасными животными именно по этой причине. Однажды он взял в руки ядовитую рыбу, но понял это, только ощупав ее тело. В другой раз в поисках раковины он прикоснулся к хвосту электрического ската. Вермею, подобно лемурам Мадагаскара, посчастливилось родиться там, где смерть от змеиного укуса редко угрожает человеку, и поэтому он может благополучно жить и при своем восприятии окружающего мира. Окажись Вермей в далеком прошлом на месте несчастных мартышек, окруженных хищниками, он был бы куда менее удачлив.

Когда мы получили в свое распоряжение отличные глаза, внешний вид воспринимаемого нами мира изменился, а вместе с этим изменился и сам мир. Возможно, что наше нынешнее зрение сформировалось, когда мы были жертвами, но самый главный эффект отличного зрения в полной мере проявился тогда, когда мы сами стали хищниками. Этот эффект проявился практически во всем – и в плохом, и в хорошем, включая и то, что мы сделали с другими хищниками, в том числе и с самими змеями. Когда появились крабы со смертоносными клешнями, весь подводный живой мир изменился в ответ на это событие. Когда Ева встретила змея, он соблазнил ее съесть яблоко, искусив ее перспективой универсального знания и одновременно – возможностью влиять на судьбы других существ. Когда у нас появилась способность обнаруживать змей, мы тоже нашли свое яблоко или, по крайней мере, дорогу к обретению осознания, орудий труда, власти над природой и ко всем последствиям такого приобретения. В сочетании с нашими предпочтениями наши органы чувств определили многие решения, принятые нами в мире. Даже сами эти предпочтения возникли и развились для того, чтобы помочь нам выжить в мире биологических видов, которые могли причинить нам вред. Они возникли в глубинных истоках нашей истории и помогли нам сделать выбор среди вещей, которые мы были способны воспринимать. Мы не всегда осознаем наши предпочтения, но тем не менее именно они по большей части определяют наши действия. Мы и наши поступки тесно связаны с прежним бытием – оно ведет нас сквозь череду красочных пейзажей, на которых теперь нет змей, но эти картины продолжают ежедневно напоминать нам о них независимо от того, какими мы стали теперь. Нашим чувствам и предпочтениям было суждено привести нас к истреблению змей. Мы убиваем их не потому, что они опасны, а просто потому, что видим их. Змеи страдают из-за того, что они сделали для нас, дав нам зрение, пусть и несовершенное. В одних местах мы научились отличать смертельных змей от безвредных или поступать еще проще – избегать прямых контактов (изобретение высоких резиновых сапог спасло много человеческих жизней). В других местах мы слепо убиваем змей своими лопатами и мачете, и там змеи страдают от последствий того, какими мы были раньше. Теперь мы не поддаемся искушению, вместо этого мы стали доверять своим чувствам, и теперь наши глаза ведут нас по видимому миру.

Есть горстка ученых, пытающихся выявить признаки, общие для всех когда-либо существовавших человеческих культур и цивилизаций. Эти ученые роются в трудах этнографов и в статьях антропологов в поисках различий между племенами и одновременно стараются найти что-то объединяющее. Они пытаются найти сходство между собой и жителями Таити или Тимбукту. Этим ученым удалось составить список из нескольких сотен признаков, присущих почти всем нам независимо от того, живем ли мы в шалаше на дереве в Папуа – Новой Гвинее или в квартире с видами на Центральный парк. Эти схожие признаки есть то, что объединяет всех нас, несмотря на различия. Одна из таких общих черт – страх перед змеями. Но этим список не исчерпывается. Мы все любим сладкое, соленое и жирное, но испытываем отвращение (по крайней мере при рождении) к горькому. Весьма любопытен тот факт, что практически всем людям нравятся пейзажи с раскидистым деревом на открытой равнине и с небольшим водоемом в некотором отдалении. Большинство, а может, и все эти универсальные предпочтения возникли в далеком эволюционном прошлом, когда они имели практический смысл, хотя теперь, возможно, и не имеют никакого значения. Эти общие места обязаны своим появлением тому способу, каким наши чувства воздействуют на наше восприятие. Подобные универсалии могли бы показаться странными, если бы они в далеком прошлом не определяли вид живого мира, который мы строили вокруг себя. Да, они были бы странными, если бы не были источниками множества реальных проблем, особенно связанных с тем, как мы изменили этот мир.

Бросая взгляд на прохожих на улице, заглядывая в окна проезжающих мимо автомобилей, мы склонны думать, что все другие люди похожи на нас. Сама схожесть нашего образа действий с тем, что делают другие – ходят, водят машину, плюются и гримасничают, предполагает нашу одинаковость. Такое же чувство возникает, например, когда мы читаем старинный сонет или рассматриваем наскальную живопись. На древних рисунках в пещерах Намибии изображены преследующие зверя охотники. У этих охотников такие же тела, как у нас. Мы не можем удержаться от мысли, что древний художник и его поклонники были очень похожи на нас. Мы чувствуем, что связаны с ними общими, глубинными человеческими свойствами. Тем не менее истина заключается в том, что по многим свойствам мышления и поведения отличаются между собой как отдельные люди, так и целые культуры. У некоторых из нас есть боги. У других их нет. У кого-то из нас только один супруг или супруга, а у другого спутников жизни может быть несколько. В некоторых местах оскорбление чувства собственного достоинства приводит к взрыву агрессии и насилию, и это считается нормой. В других местах может не существовать самого понятия собственного достоинства. В одних местах признаком красоты считается отложение жира на лодыжках, а в других – на бедрах. В некоторых – весьма, впрочем, немногочисленных – культурах женская худоба считается сексуально привлекательной. Все мы принадлежим к одному биологическому виду, но из-за того, что разные культуры изменяются с разной скоростью, из-за капризов и изменчивости истории мы любим и делаем совершенно разные вещи. Самое примечательное в универсальных признаках сходства – это то, что они вообще существуют, особенно если учесть, насколько разнятся иногда даже соседние культуры. Очень немногие истины, кажущиеся нам очевидными, кажутся таковыми всем остальным людям.