Фантомная программа упрямо сопротивлялась всякому анализу, неважно, насколько остроумно мы продумывали наши прощупывания. Мы не рисковали запустить самые хитроумные программы из страха, что эта была, так сказать, «заминирована» и могла бы причинить вред всей системе, если бы мы ее случайно повредили. Мне не хотелось бы рисковать повреждением центрального процессора или даже, упаси бог, самой Влатузианской матрицы личности. Невозможно сказать, что эта дрянь сделает, если ее спровоцировать. Поэтому мы оставили ее в покое. Кем бы ни было это существо X, оно не мешало обычной работе. Влатузианская матрица Сэма полностью держала под контролем девяносто девять процентов остальных функций компьютера, и влияние таинственной программы на остальной процент казалось нам вполне безобидным, хотя мы сильно подозревали, что на самом деле все совсем не так. Мы все еще не могли точно знать, что эта штуковина задумала и что она вытворяла с системой удаления шлаков из мотора. Но мы догадывались.

– Значит, ты считаешь, что она оставляет след из побочных продуктов мотора? – спросил Сэм.

– Может быть, – ответил я.

– Но ведь большая часть тяжеловозов просто подтекает такими же самыми продуктами. Каким образом следящие устройства могут отличить один след от другого?

– С помощью насыщения топлива чем-нибудь таким. Они же наполнили тебя под завязочку на Высоком Дереве, правда же?

– Правда. Тут ты, наверное, попал в точку.

– Самая лучшая мысль, которая до сих пор приходила мне в голову, – сказал я.

– А мы и с этим ничего не можем поделать. Роскошно.

– Нет, если только не захотим копаться в системе очистки шлаков, а мы для этого точно уж не приспособлены.

– Нет, что верно, то верно. Однако такой вопрос: зачем им искусственный интеллект, для того, чтобы выполнить такую работу? Самая глупая программа в стиле троянского коня вполне справилась бы с такой задачей.

– Может быть, и нет, – возразил я. – Мы можем справиться с одной из этих программ. Такие легко можно уничтожить. А вот программа, которая как бы сама по себе компьютер, может спрятаться как следует и не давать возможности себя поймать.

– Ну да, поставить компьютер, чтобы другой компьютер не смог ее выловить, так сказать.

Я кивнул.

– Вот именно, так сказать.

Мы сказали «до свиданья» ахгиррам с немалой грустью и печалью. Я все еще остро переживал потерю Тиви, а многие другие просто стали мне друзьями. Дарле особенно не хотелось покидать инопланетян, которые со всех сторон были столь похожи на нас. Ни одна раса в известных нам лабиринтах даже близко не подходила к тому уровню человечности, к какому подошли ахгирры. Ретикулянцы весьма и весьма отстали от них в этом отношении. Возможно, был большой смысл в том, что мы нашли их здесь, в лабиринте, не связанном с земным. Видимо, строители Космострады хотели как можно дальше разделить расы, которые потом могли бы соперничать между собой в колонизации миров, приспособленных для жизни.

В тени входа в пещеры видно было, что глаза Рагны наполнены слезами.

– Мы неизменно будем весьма тосковать по каждому из вас, как личности,

– сказал он, пожимая руку Они, его жены, чтобы не расплакаться. Слово «жена» подходило здесь больше, чем «спутница жизни», потому что ахгирры исповедовали один брак на всю жизнь, и Рагна и Они были в самом лучшем смысле супругами и спутниками жизни. Слова «развод» в языке ахгирров вообще не было, хотя расставания пар были и все-таки время от времени случались.

Хокар вытер глаза рукавом своей серой туники.

– Да, – сказал он, – мы очень будем по вас скучать.

Примерно тридцать обитателей пещер вышли нас проводить. Мы за это время познакомились с ними всеми. В полумраке за толпой глазенки робких детишек выглядывали из-за гор коробок и цилиндров оборудования. Я помахал им рукой, и глазенки исчезли. Сьюзен заметила, что я улыбаюсь, увидев, как детишки осмелились посмотреть тайком еще разочек.

– Прелесть, правда? – спросила она, подходя ко мне.

– Хорошенькие, как ангелята, – ответил я.

– Я всегда думала… – начала она, потом слабо улыбнулась.

– Насчет того, иметь ли детей? Или не иметь?

– Я приняла это решение много лет назад, но оно не окончательное. Поэтому время от времени, когда я вижу такую стайку замечательных малышат, вроде этих – а ведь они не человеческие детишки, так что можешь себе представить…

Взяв ее за руку, я сказал:

– Обычно я спрашиваю задолго до этого, но… э-э-э… нам не надо волноваться ни о чем, что может быть связано с этой областью? Ты сказала, что решение не окончательное.

– Э? А-а-а, нет, ни в коем случае. Я воспользовалась старомодной хирургией. Мои маточные трубы перевязаны. Эти пилюли трехлетнего действия настолько дорогие, а моими птичьими мозгами я наверняка забыла бы, когда надо принимать следующую. А прочие нехирургические методы тоже не очень привлекательны. Они необратимы, а кому захочется проходить преждевременную менопаузу? Но развязать перевязанные трубы очень легко, поэтому я всегда в безопасности, и у меня все время есть выбор, чтобы изменить мнение. – Она улыбнулась и обняла меня за шею. – И…

– И?

– Если я когда-нибудь изменю свое мнение насчет того, иметь ли мне детей…

– Ну-ну, потише, – сказал я, снимая с шеи ее руки. – Мне надо как следует подумать, прежде чем принимать такие решения.

Она рассердилась.

– Господи, здоровенный эгоцентрист. Ты что, думаешь, что для меня обязательно подписывать контракт спутника жизни с тобой просто потому, что я захочу родить от тебя ребенка? Опять же, это еще вилами на воде писано.

Она уперла руки в бедра и вызывающе тряхнула головой.

– Ты думаешь, что мне хочется быть женой шоферюги, сидящей дома с полудюжиной ребятишек, которые визжат и сопливятся, пока ты шляешься по Космостраде и подбираешь красивых баб-туристок?

– Никогда этим не занимаюсь, моя дорогая. Очень не люблю болезней в области промежности.

– Ой, не смеши меня, – она ткнула меня в ребра растопыренными пальцами.

– Ты хороший генетический материал, только и всего. Просто замечательная порода. – Она продолжала тыкать в меня, пока я не поморщился. – Здоров, как бык, замечательные зубы, никаких наследственных болезней…

Я протянул руку и подкинул в ладони ее правую грудь.

– Ты и сама не из последних, лапочка.

Она взвизгнула.

– Ах ты, дикарь! Болезни в промежности, говоришь?

Я пытался удержать ее руку, которая мгновенно выстрелила и попыталась влепить мне шлепка между ног, но не успел. Я подпрыгнул на полметра.

– Сьюзен, честное слово, – простонал я. – Что подумают наши друзья?

Наши друзья остолбенело глазели на нас, и я поймал особенно любопытный взгляд Рагны, а Сьюзен прекратила атаку на мои интимные части тела, и подскочив, сомкнула ноги у меня на бедрах и стала целовать и обнимать меня.