Я поднялась с табурета, охваченная отвращением и к нему, и к себе самой. Это ведь я облегчала измены, я десять лет помогала ему и его друзьям обманывать жен! Благодаря моим отварам неверные мужья избавляли своих любовниц от нежелательных беременностей так же бездумно, как вытряхивали крошки из карманов брюк. Я внушила себе, что для меня это просто торговля. И каждая сделка – очередной слой штукатурки, очередной фрагмент мозаики в полу. Я продавала отвары и проституткам, но они-то своим телом зарабатывали на жизнь – и не могли позволить себе забеременеть.

Кровь бросилась мне в лицо. Я с содроганием вспомнила, как Самир ласкал, целовал, гладил меня, и мне сразу же захотелось бежать от него на край света. Я подобрала с пола блокнотик, кошелек, сунула за пояс нижней юбки.

– Послушай, я был не прав, признаю… Лакшми, пожалуйста, не уходи вот так…

Я никогда уже не смогу видеть Самира без отвращения и стыда. Меня тошнило от самой себя. Я направилась к двери.

Он последовал за мной.

– Что, если… что, если родится девочка?

Я не знала ответа. И не замедлила шаг.

Вряд ли случившееся надолго расстроит Самира. Покачает головой и будет жить, как жил. Придет к пожилой махарани, она приветливо улыбнется, он рассмешит ее, подарит масло бавчи. А его сынок Рави, который, судя по всему, вырастет точной копией отца, будет по-прежнему совращать девиц, которые по молодости не догадываются, что ему на них плевать.

Едва я вышла из комнаты, как из темноты ко мне шагнула Гита, и я вздрогнула от неожиданности. Я совершенно позабыла и о ней, и о том, что мы с Самиром кувыркались в ее постели. Гита стояла так близко, что я разглядела ее слипшиеся от слез ресницы.

– Вы больше сюда не придете, – дрожащим голосом не спросила, а приказала она.

– Да, – сказала я, обогнула Гиту, миновала коридор и вышла в ночь.

28 апреля 1956 года

Я знала, Канта не одобряет моей затеи с корой корней хлопчатника и предпочла бы, чтобы Радха оставила ребенка. Вдобавок Канта винила себя в случившемся, хотела помочь Радхе и предложила увезти ее из Джайпура, чтобы она родила в другом месте.

Канта пригласила Радху в Шимлу, где скрывалась от летнего зноя и пыли Джайпура; я не возражала. В этом году Канта решила уехать намного раньше обычного, в начале мая.

Через неделю прибыли два письма.

2 мая 1956 года

Лакшми,

Тебя примет махарани Индира. Я в общих чертах обсудил с ней возможность усыновления наследника; подробности расскажешь сама. Если она согласится, королевский лекарь будет следить за развитием беременности и позаботится о том, чтобы здоровью матери ничего не угрожало. Ты говорила, что миссис Канта Агарвал увезла Радху до родов в Шимлу, и я подумываю попросить Кумара выступить доверенным лицом королевского лекаря в Шимле. Ты не возражаешь? Королевский лекарь взял у Рави кровь на анализ. Кровь ребенка должна совпасть.

Я кое-кому позвонил насчет Рави. На этой неделе он едет в Англию. Доучиваться будет в Итоне.

Самир

Второе было от Хари. В конверте лежали разводные бумаги, которые я отправляла ему. Он все подписал. Я показала документы Малику.

– Он вас больше никогда не побеспокоит, тетя босс, – ухмыльнулся Малик. – Я об этом позаботился.

Объяснять, как и что, отказался.

У дверей гостиной махарани Индиры Малик указал мне на сари, чтобы я не забыла покрыть голову паллу. Потом ущипнул меня за щеки и пояснил, заметив мое изумление:

– Для румянца.

Он видел, как я нервничаю перед встречей с ее высочеством, и на свой манер пытался меня ободрить. Я знала, что у меня опухли глаза, что под ними залегли серые полукружия. Я неделю мучилась бессонницей, гадая в тревоге, согласится ли махарани усыновить ребенка Радхи. Я неделю не умащивала волосы маслом, не подстригала упрямые пряди.

В десятый раз я полезла в карманчик юбки за часами и вспомнила, что дома не смогла их нигде найти.

Слуга жестом пригласил меня войти. Махарани Индира сидела в той же позе, на той же кушетке, что и в первый мой визит. Младшая махарани совершенно поправилась, и во дворце больше не нуждались в моих услугах. Я не видела обеих королев несколько недель.

Ее высочество, как и в тот раз, раскладывала пасьянс за низким столиком красного дерева. Сегодня на ней были желтое шелковое сари и кофточка в тон, с узором из больших и маленьких серых листьев. Шею украшали пять нитей жемчуга с застежкой из такого крупного аметиста, каких мне прежде не доводилось видеть.

Мадхо Сингх в клетке щелкал, как будто тихонько ворчал. Дверца клетки была открыта.

Я приветствовала ее высочество намасте, коснулась ее ног. Она указала мне на соседнюю кушетку. Сегодня пасьянс сходился. Большинство карт лежали картинкой вверх, ровными рядами: добрый знак.

– Мадхо Сингх сегодня набезобразничал, – сказала махарани. – Мы играли в бридж, и он воровал у нас карты. – Она смерила птицу строгим взглядом. – Бадмаш.

Попугай виновато переступил с лапки на лапку, опустил голову.

– Безобразник, – грустно просвистел он, растягивая каждый слог, точно хотел подчеркнуть глубину своего раскаяния.

Махарани посмотрела на меня, кивнула на птицу.

– Такой же чудак, как его тезка. На коронацию Эдуарда мой покойный муж привез воду из Ганга, чтобы не мыться, как он сказал, «в грязной английской воде». – Она положила десятку треф на валета. – В довершение всего он вез эту воду в нелепых серебряных вазах. Я ему говорила, англичане будут смеяться над тобой, но разве он меня послушал? – Она снова мрачно взглянула на попугая.

– Безобразник, – повторил Мадхо Сингх, точно был виноват и в той давней глупости.

Махарани повернулась ко мне:

– У тебя нездоровый вид, дорогуша. – В ее голосе слышалось искреннее сочувствие. – Тебе нужно больше заботиться о себе.

– Благодарю вас, ваше высочество, я совершенно здорова, только немного устала.

На столе справа от махарани стояла хрустальная вазочка с солеными фисташками. Королева взяла несколько орешков, покатала в ладони. Запрокинула голову, ловко бросила в рот орешек и принялась жевать, глядя на меня. Вид у нее был свежий, отдохнувший. Я слышала, она недавно вернулась из Парижа.

– Вам за короткое время удалось сотворить настоящее чудо, миссис Шастри. Махараджа в восторге. Латика пришла в себя, она снова полна сил и желания жить. Теперь она почти каждый день присутствует на торжественных церемониях, целует младенцев, перерезает ленточки. Открывает государственные центры для всяких несчастных. Я же… – королева бросила в рот вторую фисташку, прожевала, – свободна, как oiseau[50]. – Она усмехнулась.