— Различные племена, языки, боги… По-моему, все эти различия ведут только к раздору и войнам. Не лучше ли иметь одного бога над всеми и один над всеми язык?

— Мудрый садовник знает, на какой почве и на каком удалении должны расти плоды, а глупый сеет их без разбора. Причина войн, о которых ты говоришь, не в различии языков и богов, а в глупости низших существ, обладающих непомерной властью. Неужто ты в самом деле готов уничтожить всякое растение и всякое дерево в саду, чтобы питаться одними огурцами? — расхохотался над ним Пурусинх, запрокидывая ягуароподобную голову с алой пастью. — Ты недостаточно добр, царь Джанапутра, чтобы уничтожить весь этот мир, и ты недостаточно зол, чтобы развязать хотя бы одну войну. Только зверь может развязать войну, и только бог — предотвратить, но ты человек, Джанапутра. Как думаешь, что это значит?

— Что человек не властен над своей судьбой?

— Ни да, ни нет! Возможности человека ограничены сверху и снизу, чтобы он мог побеждать. Поэтому мудрый садовник не уничтожает весь сад и все деревья в нем, потакая глупому совету как избавиться от вредителей.

Так они поднялись с царем Джанапутрой по мраморным ступням и остановились под изящной аркой, украшенной завитками из меланита. В синем небе над фиолетовыми холмами бледнела огромная пинковая луна. Евгений никогда не видел прежде такой красивой и близкой луны. Он подумал, что это, возможно, был самый прекрасный сон, который ему когда-либо снился, и что он, возможно, никогда больше сюда не вернется. Он хотел помочь царю Джанапутре, как однажды помог йогину Ашмара. И вовсе не потому, что Джанапутра был изгнанным царем в безлюдном мире, а потому, что к этому подталкивали иные, пока неведомые ему события, которые должны были произойти в его сознании.

— Пурусинх, если я тебя правильно понял, — продолжал тем временем царь Джанапутра, — мудрости можно научиться даже в этом саду, собирая яблоки и пропалывая грядки? Быть царем для этого совсем не обязательно, хотя нельзя быть настоящим царем, не имея для этого достаточной мудрости.

— Подобно царю, садовник всегда стоит перед выбором. Он выбирает самые полезные плоды, самые здоровые деревья, самые красивые цветы, чтобы они могли расти. Он оберегает посевы от саранчи и сорной травы. Но все не так просто! Если садовник возьмет от земли слишком много, она быстро истощится. Слишком обильные урожаи загнивают, не оставляя доброго семени. В сезон дождей избыток воды — в жару наступает засуха. Бывает, и ледники спускаются с гор, царь Джанапутра. Это приводит к тому, что иногда сорное семя вытесняет добрые плоды и побеги. Сорная трава одурманивает разум, и существа начинают ее почитать как самое благородное растение, дарующее свободу. Племена и земные цари, одолеваемые демоническими наваждениями, забывают о совести, теряют веру в Высшее, находящееся вне возможности их восприятия, и тогда прискорбные дела начинают твориться.

— То, о чем ты сказал, объясняет мне причину, по которой в подлунном мире восторжествовало учение о Свабудже Вишване, — произнес царь Джанапутра, глядя на синеющие тучи, показавшиеся вдали за Северными горами.

— Свабуджа Вишвана? Высшая свобода? — вскинув седые брови, переспросил Пурусинх.

— Всепроникающая сила, сошедшая в подлунный мир для достижения полной Свободы Вселенной. Так разъясняют учение всеведающего Калиманаса его последователи.

— Что же ты раньше молчал об этом учении? В нем корень зла, питающий темного мага Нишакти.

— Наш мир стремительно изменяется, однако нет никакой уверенности в том, что это происходит по воле Свабуджи. Трудно поверить, что некая душа или высший даймон знает о настроениях каждого. Обо всех тайных и явных желаниях такого огромного мира! — пояснил свои сомнения царь Джанапутра. — В конце концов, темный маг Нишакти мог просто выдумать дарующего свободу Калиманаса и его вселенское учение о Свабудже, чтобы изгнать меня из Нагарасинха.

Евгений еще раз взглянул на лицо царя Джанапутры. Какие же несчастья он перенес, и что ему предстояло испытать в будущем? До этой встречи Евгений ни разу всерьез не задумывался над тем, как власть способна изменять сознание человека, перед каким выбором она его постоянно ставит.

— Но ведь и даймон Майятустра мог управлять помыслами всех обитателей Нагарасинха…

— Не мыслями обитателей всего мира, не помыслами целой Вселенной! — нахмурился царь Джанапутра.

— Да, пожалуй, это было бы уже слишком, — согласился с ним Пурусинх, поглаживая когтями свою бороду. — Даже бесконечноголовый Сатананта не управляет всеми событиями во вселенных, через которые прошла его тень. Существует Свабуджа или нет, должен признать, он — великий мечтатель.

— Все мечтают о чем-то, — заметил Джанапутра печально. — Без мечты ничего не рождается и не возникает. Не бывает без нее никакого дела — ни злодеяний, ни подвигов, ни радости, ни печали. Только великие мечты и делают нас великими.

Он пригласил ягуара к невысокому столику, на котором стояли свежие фрукты и кувшин с манговым соком. Они расположились друг напротив друга, сидя на индигово-синем ковре с великолепным золотистым орнаментом, который, впрочем, был изрядно потерт под ножками стола. В тени между арок сказочного дворца пробегал теплый ветерок, теребивший цветы в терракотовых вазонах, а на открытом воздухе в саду установилась невыносимая тропическая жара.

— До сих пор вспоминаю времена, когда каждый сановник нашептывал царю: «Перестань мечтать, Джанапутра, не витай в облаках! Не помышляй о лучшем — сделаешь только хуже». Но понял я, о чем мечтают говорящие «перестань метать». Они мечтают лишь об одном — чтобы ты ничего не делал. Так они обретают свою способность к воровству, к осуществлению своих личных нескромных мечтаний, ничуть не заботясь о всеобщем благе. Возможно, я недостаточно зряч, чтобы видеть незримые цели, но царь Джанапутра оказался достаточно слеп, чтобы вовремя не заметить сети разума, которые связывают наши руки крепче любых цепей.

— Некоторые старцы только ослепнув становятся мудрецами, но даже они недостаточно слепы, чтобы освободить свой разум от сетей. Вопрос в другом, царь Джанапутра, в том, достаточно ли ты зряч, чтобы увидать недостижимую мечту, и достаточно ли ты слеп, чтобы следовать за ней?

— О какой мечте ты говоришь? В моем положении любая мечта недостижима, и наш разговор, едва успев начаться, уже стал для меня недостижимым. Вернуться в Нагарасинх я давно не мечтаю. Призвать тебя — то единственное, о чем я еще мог мечтать, и это была моя последняя мечта.

— Последняя мечта… — медленно повторил Пурусинх. — Знаешь ли ты, что это единственное, что тебя отделяет от недостижимой мечты? И это единственное, что может тебя с нею соединить. Но прежде, чем