Колониальная система способствовала тепличному росту торговли и судоходства. «Gesellschaften Monopolia» («общества-монополии», выражение Лютера) были мощными рычагами концентрации капитала. Колонии обеспечивали рынок сбыта для вновь возникающих мануфактур, а монопольное обладание этим рынком обеспечивало усиленное накопление. Сокровища, добытые за пределами Европы посредством грабежа, порабощения туземцев, убийств, притекали в метрополию и тут превращались в капитал. Голландия, где колониальная система впервые получила полное развитие, уже в 1648 г. достигла высшей точки своего торгового могущества. «В ее почти безраздельном владении находились ост-индская торговля и торговые сношения между европейским юго-западом и северо-востоком. Ее рыбные ловли, судоходство, мануфактуры не имели себе равных ни в какой другой стране. Капиталы этой республики были, быть может, значительнее, чем совокупность капиталов всей остальной Европы». Гюлих, автор этих строк, забывает прибавить: народные массы Голландии уже в 1648 г. более страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий, чем народные массы всей остальной Европы.

В настоящее время промышленная гегемония (преобладание) влечет за собой торговую гегемонию. Напротив, в собственно мануфактурный период торговая гегемония обеспечивает промышленное преобладание. Отсюда та выдающаяся роль, которую в то время играла колониальная система. Это был тот «неведомый бог», который воссел на алтаре наряду со старыми богами Европы и в один прекрасный день одним толчком выкинул их всех из святилища. Колониальная система провозгласила обогащение последней и единственной целью человечества.

Система общественного кредита, т. е. государственных долгов, зачатки которой мы открываем в Генуе и Венеции еще в Средние века, распространилась по всей Европе в течение мануфактурного периода. Колониальная система с ее морской торговлей и торговыми войнами послужила для нее теплицей. Прежде всего эта система пустила корни в Голландии. Государственный долг, т. е. отчуждение государства – все равно, деспотического, конституционного или республиканского, – накладывает свою печать на капиталистическую эру. Единственная часть так называемого национального богатства, которая действительно находится в общем владении современных народов, – это их государственные долги.

Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебного жезла он одаряет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже с частно-ростовщическими операциями. Государственные кредиторы в действительности не дают ничего, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках совершенно так же, как и наличные деньги. Но роль государственных долгов не ограничивается созданием класса таких праздных рантье и импровизированным обогащением финансистов, выступающих посредниками между правительством и нацией, а также откупщиков налогов, купцов и частных фабрикантов, в руки которых, как капитал, свалившийся с неба, попадает добрая доля всякого государственного займа. Государственные займы создали, кроме того, акционерные общества, торговлю всякого рода ценными бумагами, отчаянную спекуляцию, ажиотаж – одним словом, биржевую игру и современную банкократию (господство банков).

С самого своего зарождения крупные банки, подкрепленные национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и благодаря полученным привилегиям могли ссужать им деньги. Поэтому самым непогрешимым мерилом накопления государственного долга является прогрессивное повышение акций этих банков, расцвет которых начинается с момента учреждения Английского банка (1694). Английский банк начал свою деятельность ссудами правительству денег из 8 %; вместе с тем он был уполномочен парламентом чеканить деньги из того же самого капитала, который он таким образом еще раз ссужал публике в форме банкнот. Этими банкнотами он мог учитывать (покупать до истечения срока) векселя, давать ссуды под товары, закупать благородные металлы. Прошло немного времени, и эти фабрикуемые самим банком кредитные деньги стали функционировать как звонкая монета: банкнотами выдавал Английский банк ссуды государству, банкнотами уплачивал за счет государства проценты по государственным займам. Давая одной рукой, банк получал другой гораздо больше; но этого мало: даже когда он получал, он оставался вечным кредитором нации на всю данную им сумму до последней копейки. Мало-помалу он стал неустранимым обладателем металлического запаса страны и центром тяготения для всего торгового кредита. В то самое время, когда англичане перестали сжигать на кострах ведьм, они начали вешать подделывателей банкнот. Какое впечатление произвело на современников внезапное возвышение этой шайки банкократов, финансистов, рантье, маклеров, спекулянтов и биржевых волков, показывают сочинения того времени.

Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет один из скрытых источников первоначального накопления для того или другого народа. Так, например, гнусности венецианской хищнической системы составили такое скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале XVIII в. голландские мануфактуры были далеко превзойдены английскими, и голландцы перестали быть господствующей торговой и промышленной нацией. В период 1701–1776 гг. одним из главных предприятий голландцев становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединенными Штатами.

Так как государственные долги опираются на государственные доходы, за счет которых должны покрываться годовые проценты и тому подобные платежи, то современная налоговая система возникла как необходимое дополнение системы национального кредита. Займы позволяют правительству покрывать чрезвычайные расходы таким образом, что плательщик не чувствует сразу всей тяжести последних, но те же займы требуют в конце концов повышения налогов. С другой стороны, повышение налогов, вызванное накоплением последовательных займов, вынуждает правительство при каждом новом чрезвычайном расходе прибегать все к новым и новым займам. Таким образом, современная система государственных финансов, ось которой составляет обложение необходимейших средств существования (и, следовательно, их вздорожание), в самой себе несет зародыш автоматического возрастания налогов. Чрезмерное обложение – не случайное уклонение, а скорее самый ее принцип. В Голландии, где эта система укрепилась прежде всего, великий патриот де Витт прославляет ее как наилучший способ развить в наемном рабочем покорность, умеренность, прилежание и готовность переносить чрезмерный труд. Однако нас интересует здесь не столько то разрушительное влияние, которое современная фискальная система оказывает на самих наемных рабочих, сколько обусловленная ею насильственная экспроприация крестьян, ремесленников – одним словом, всех составных частей мелкой буржуазии. Здесь нет двух мнений даже среди буржуазных экономистов. Экспроприирующее действие фискальной системы еще усиливается благодаря протекционизму (системе охранительных пошлин), который сам представляет одну из неотъемлемых составных частей фискальной системы.