— Только повторюсь: дела передаете и за мемуары. В ближайший год никаких напрягов.

— Ну, хоть преемника подготовить смогу?

— Максимум, за недолго натаскать. Но если сами в бой ринетесь, то на работе навсегда и останетесь.

— А, может, так и лучше? Весь смысл жизни в работе был.

— Как же семья?

— Это да. Семья без меня. Внуки уж подрастают.

— Настало время для внуков. Их кто подготовит без вас?

— Точно! — загорелся он идеей.

Потом я пью чай в ординаторской с Дмитрием Семеновичем. Он поглядывает на настенные часы мельком. Но никуда не идет.

— Моя помощь с секретным пациентом больше не нужна. Ваши помощники хорошо справляются. А девушка-массажистка просто талантливая. Только надо помнить, что курс нельзя прерывать. Все успехи могут откатиться назад. А то он все на работу рвется.

— Маша, ты молодец. Все, что нужно, сделано. Он на ногах, как и просили.

Стрелки часов дошли до какой-то неизвестной точки. Дмитрий Семенович демонстративно посмотрел на наручные часы и на меня.

— Если хочешь, посиди еще. Мне просто надо дойти до одного человека.

— Нет. Я тоже пойду.

У подъезда стоит черная «Волга». Когда я проходила мимо, задняя дверь открылась.

— Маша! — выглянул Ренат Равильевич, — не убегай.

— Здравствуйте.

— Залезай в машину. Есть разговор. А я тебя подвезу.

Олега нет. Теперь и захочет, не перехватит. Или ему уже не интересно? Получил, что хотел, и в сторону? Так даже лучше. Мы медленно едем по рыжему снежному месиву. Впереди пыхтит неуклюжий желтый автобус.

— Маша, ты сделала очень большое дело. Я тебе и лично должен за исцеление супруги. Но здесь другое. Дело государственной важности.

— Как бы самой не заважничать от таких дел, — вставляю я.

— Не грех и поважничать, — он смеется, — а я выражаю тебе благодарность от лица Комитета государственной безопасности.

— Ренат Равильевич, я очень польщена, но помогала исключительно по просьбе Дмитрия Семеновича и конкретно для Ивана Ивановича, который попал в беду.

— Это правильно. Я хочу отметить, что ты этим самым сделала полезное для Родины дело.

— Очень рада, если и Родине поможет. Поймите меня правильно. Не люблю я официоз. Считаю, что общаться надо не с должностями и функциями, а с живыми людьми.

— Что ж, тоже верно.

— У вас какая-то просьба? Не зря же вы меня на машине дожидались.

— Ух, как ты сразу быка за рога берешь. Тем лучше, что понимаешь. Твои способности можно опробовать по другой линии. Хочешь себя проверить?

— Я себя и так проверяю регулярно. Ренат Равильевич. Я вас чувствую.

— Интересно, и что же ты учуяла?

— Вы раздражаетесь, потому что разговор идет не по плану.

— Да? А какой должен быть план?

— Вы похвалите меня. Убедитесь в моем понимании, что выполняла поручение именно КГБ. Подчеркнете важность результата для государства. Добьетесь согласия на выполнение дальнейшей работы по вашим заданиям. А поскольку задания секретные, надо мне подписать нужные бумаги. По пути наобещаете пряников в виде поддержки на работе и учебе.

— Хм. В целом, если примитивно, то так тоже можно, — он на секунду задумался, — но с тобой примитивно не получится?

— Я уже объяснила. Меня не интересуют должности и функции, меня интересуют живые люди. У вас беда, и я делала, что могла.

— Хорошо. Но дела действительно секретные. Про них нельзя говорить с непосвященным человеком.

Я пожала плечами.

— Сейчас беда у меня лично. Я в тупике, и к кому обратиться, не знаю. То, что так разговор начал, прости. Профессиональная деформация.

— Проехали, — я понимаю, что он хотел переложить долг за помощь пациенту на контору, — рассказывайте.

Машина остановилась около старого двухэтажного дома.

— Пойдем, погуляем, — предложил он.

Мы бредем по утоптанному тротуару. Квартал расположен в тихом месте. Редкие прохожие попадаются на встречу. Но скоро народ пойдет с работы. Воздух сумеречно синеет.

— Есть на работе проблема. Я уже сказал, где работаю.

— Шпионов ловите?

— И шпионов тоже. Возник загадочный случай. Ловили мы одного, — он остановился, — пообещай, что все останется между нами.

— Обещаю. Пообещайте и вы, что все, что мы будем делать, это лично для нас.

— Хорошо, обещаю, — вздохнул он, — ловили, вообщем, шпиона. Или не знаю, кто он там. С секретного завода украл секретные микросхемы. И поймали. А он шагнул в стену и исчез. И никто не помнит, что он работал, по документам его нет, за стеной его нет. Но и микросхемы нет. А есть несколько свидетелей. Сотрудники, которые в спецоперации участвовали. И есть сдохший кот у одного из сотрудников перед тем. Хотя животина не причем. Мы в такой растерянности, что валим все в одну кучу. И есть огромные проблемы от начальства из Москвы. Оно в мистику не верит. А поскольку никуда шпион деться не мог, вешают на меня чуть ли не сговор и предательство. Вот такие дела.

— Интересная у вас работа.

— Очень. Зато и риск соответственный.

— Проигравшего убивают?

— Вроде того. Раньше сразу бы к стенке, а сейчас разбираться будут.

— Как у вас разбираются, я догадываюсь, — смотрю, как он непроизвольно съежился.

— Ты мне в двух делах безнадежных помогла. Прошу, если можешь, помоги и здесь.

— Хорошо. Я попробую. Мне надо видеть место исчезновения. И сколько времени есть?

— Неделя.

Олег приехал вечером. Мама пригласила его на чай, но он звал меня гулять. Настойчиво. Понятно, поговорить хочет. И маме наши разговоры не к чему. Быстро одеваюсь и выхожу. Легкий снежок мелькает в свете фонарей. Он предлагает руку. Я держусь за него. Скрип при каждом шаге в тишине звучит особенно уютно.

— Маша, место себе не нахожу.

— С чего именно?

— Папа предупредил, что у тебя будет разговор с Равильичем. Мне можешь рассказать? Да и не только это.

— Разговор с кэгэбэшником состоялся. Это единственное, что могу сказать. А «не только это» — что?

— Да как то странно себя ощущаю после последней встречи. Будто друг одолжение сделал.

— А я не друг?

— Друг, конечно. И больше, чем друг.

— Это мой способ показать, что не надо искать таинственное там, где его нет.

— Я чувствую себя каким-то самцом, который чуть ли не силой добился желанного.

— А как хочешь?

— Но кроме тела есть еще и другое. Много чего.

— Очень хорошо, что ты видишь во мне кроме попы и сисек еще что-то. Потому что когда-нибудь только это и останется.

— Не говори так. У тебя все прекрасно. Просто это похоже на жертву другу. И сразу думается, что друзей может быть несколько.

— Намекаешь, что могу раздеться при ком-то еще? Могу. Хоть на сцене театра. А