пока мы будем лететь, деления Берлина на восточный и западный уже не будет. Узнав, что тиран умер, вдохновлённая Восточная Европа тут же сбросит социалистические оковы и соединится со свободным миром…»

— Вы собираетесь быть на параде физкультурников?

— Да.

— Вы собираетесь быть там внутри муляжа атомной бомбы?

— Да.

— Вы собираетесь выстрелить в Сталина?

— Да.

— Вы доверяете Элвису Пресли?

— Да.

Ещё бы! Это мой певец любимый. Ни разу меня не обманывал: в отличие от этого типа, с которым я тут живу!

— Вы собираетесь обмануть Элвиса?

— Нет.

Как я его обману? Я же даже с ним не знакома! Всё наше общение ограничилось одним прикосновением с бакенбарде и одной попыткой снять ботинок…

* * *

Полиграфолог мурыжил меня больше часа.

— Так что, всё нормально? — спросила я, наконец, отцепившись от проводов. — Я гожусь или как?

— Не мне решать.

Полиграфолог удалился.

Полчаса я сидела одна и гадала, что дальше. Раздумывала, продолжается ли ещё проверка, снимают ли на камеру меня — или в самом деле всё уже закончилось. Потом пришла успокоительная мысль: если б я провалила проверку, меня бы уже застрелили наверняка…

А за мыслью пришла эта женщина в красном. В руке у неё было что-то блестяще-продолговатое:

— Держи, это тебе. Спрячь. Но всегда носи с собой.

— А что это?

В моих руках лежало что-то вроде хромированной рукоятки от отвёртки или другого инструмента. На одном конце, там, где вроде бы полагалось крепиться этому самому инструменту, была еле заметная дырочка. На другом имелась кнопка — утопленная в корпус таким образом, что нажать её была возможность только ногтем.

— Если коммунисты тебя схватят, прижми этот конец к своему телу и нажми кнопку, — сказала женщина.

— И что тогда будет?

— Лёгкий укол и быстрая, безболезненная смерть.

— Хорошая штука!

Надеюсь, в этот раз от коммунистов мне удастся улизнуть. А вот есликогда будет ядерная бомбардировка, я воспользуюсь вашим шпионским прибором! Кстати, у нас в Америке такие штуки были бы нарасхват. Почему их не продают? Можно было бы рекламу запустить по телевизору: «После атомной бомбёжки Сэмми умирает в страшных мучениях, а Джонни, у которого есть волшебная палочка фирмы Гомперса, идёт в лучший мир без ожогов и без лучевой болезни»…

— Мне можно идти? Всё нормально?

— Да, сейчас машина отвезёт тебя на станцию. Жетон на метро есть?

— Есть.

— Ну и хорошо.

«Эх, надо было сказать, что нету!» — подумала я с опозданием. Наверно, тогда бы мне дали немного монет, и у меня завелись бы советские деньги. Ладно, если эти люди меня используют, значит, я тоже имею право использовать их…

— Можно мне немного денег на мороженое?

— На мороженое?

— Завтрак был давно. А там у метро есть ларёк… Так охота попробовать…

Женщина усмехнулась и сунула мне две десятикопеечные монеты.

Для человека, планирующего бежать в неизвестность, это было лучше, чем ничего. Десять — мне, десять — Донне…

Ой, кстати…

А Донна прошла полиграф-то?

Ей-то папа ведь секретов не рассказывал…

53. Я испытываю дискомфорт

В гостиницу я вернулась уже вечером. Первым делом спросила администратора, нет ли каких посылок для миссис Нолан. Оказалось, была — конверт с фотками.

Мне казалось, что, открывая конверт, я уже не сомневалась, что увижу там не Элвиса. Но от вида фотографий всё равно перехватило дыхание, а сердце застучало в ритме «Тутти-фрутти».

В гроте у Кремля я обнималась с посторонним мужиком лет тридцати. Он был одет в стиле Элвиса и носил причёску «утиный зад», но, как все остальные подражатели с конкурса двойников, выглядел во всем этом не красиво, а нелепо и женоподобно. У него отчётливо был более узкий нос, более массивный подбородок, более очерченные скулы, чем у Элвиса. Фотоплёнка простодушно зафиксировала то очевидное, что видели все вокруг и чего не замечало моё затуманенное таблетками зрение…

Среди фотографий имелись две странных. На одной был запечатлён вышеупомянутый незнакомый мужик, спящий в нашем номере, и раскрытый чемодан с моими шмотками. На другой — я и Донна посреди ночи. Видимо, Лида не только водила нас по экскурсиям, но и шпионила за нами по ночам, фиксируя на всякий случай всё, что попало… Этот факт меня не удивил. Наверно, скорее следовало удивляться тому, что коммунисты до сих пор не раскрыли наших истинных мотивов приезда.

К фотографиям было приложено письмо с адресом Изотопова и вежливой просьбой выслать рубль на этот адрес. Ясно, профессор был не из тех, кто раскидывается деньгами…

* * *

Лжеэлвис сидел в нашем номере за столом, на котором стояли две миски куриного варева с плавающей в нём мелкой лапшой, а также две тарелки с кашей из загадочной коричневой крупы с кусками мяса и грибами.

— Дорогая, а я как раз ждал тебя к ужину! — произнёс он по-театральному.

Живьём он был точно таким, как на фото. То ли лекарство уже полностью вышло из моего организма, то ли мозг теперь знал, что живу я не с Элвисом… В общем, иллюзия испарилась. Взглянув в лживые глаза незнакомца, я тут же заметила, что они слишком голубые — он явно их чем-то покрасил, не знаю уж, чем. Брови были вовсе не такие, как должны быть. А уж эта подводка на веках!.. Кошмар. Он смотрелся, словно извращенец. Как я могла жить с ним всё это время?! И что о нас думают советские люди?! Наверняка все, кто видел нашу парочку, решили, что я сумасшедшая, так как вышла замуж за этого отвратно размалёванного клоуна…

За ужином Лжеэлвис сунул мне записку, где было сказано, что я чудесно прошла испытания и показала себя идеальной для нашего дела. «Впрочем, я с самого начала знал, что ты самая лучшая из моих поклонниц», — добавил он. Мне хотелось плюнуть ему в рожу и сказать, что он смешон со своей ложью и противен. Но надо было сдерживаться. Я не сомневалась: если он поймёт, что обман раскрыт, то мгновенно меня ликвидирует. Надо было дождаться ночи, а потом вместе с Донной сбежать. А пока — притворяться, что умиляюсь тому, как он тупо вставляет везде слово «детка», и ведусь на его трёп о нашей свадьбе после подвига…

Когда ужин закончился, а время ложиться спать ещё не пришло, я просто не знала, куда себя деть. Погулять бы — но этот не пустит! Книжку почитать бы — но нет книжки! Находиться в одном помещении с этим обманщиком было чудовищно дискомфортно.

В конце концов, чтобы перестать выжимать из себя влюблённый