– Здесь раньше был рынок, – перекрикивая ветер, сообщила Марина. – Кое-что сохранилось.

– Рынок сохранился?

– Кое-что из барахла.

Я взял вожака за ошейник, дернул. Упряжка последовала за мной, таща сани.

Это было длинное приземистое сооружение из шероховатых, соединенных между собой металлических листов. Крыши не было, ворот тоже. Вместе с собаками мы вошли внутрь. Лучше бы мы этого не делали… Посреди склада горел костер (и как только мы не заметили, не почуяли дым). У огня, сгорбившись, сидели трое.

– Мародеры, – шепнула Марина.

Я сжал в кармане рукоять пистолета.

Мародеры поднялись нам навстречу. Двое, крупные, с одинаковыми квадратными подбородками, с близко посаженными свиными глазками (близнецы?), с выражением сытой невозмутимости на физиономиях, одетые в одинаковые тулупы и большие валенки. Третий – коротышка, горбоносый, тщедушный, в желтом пальто похожий на цыпленка.

– Кто вы такие? – крикнул «цыпленок». Голос у него оказался неожиданно низким, словно украденным у другого человека. – Уёбывайте отсюда! Это моя территория.

– Что значит твоя территория? – внешне спокойно ответила Марина. – С каких пор Район Второго Кольца поделен?

Коротышка сплюнул на снег.

– С тех пор, как я сюда пришел.

– Ты? – Марина пожала плечами. – Я тебя впервые вижу.

«Цыпленок» умолк, глядя по-волчьи. Его сподручные переминались с ноги на ногу.

– Ну, не будем ссориться, – коротышка вдруг сменил гнев на милость.

Замер, разглядывая меня.

– Кожанка, гриндера… Недурные вещицы… Вы сектанты?

Молчание.

– Можете не отвечать. Вижу: сектанты. Ленинцы, сталинцы, возрожденцы?

– Не твое дело, – оборвала коротышку Марина. – Мы приехали за барахлом, и имеем на него такое же право, как и вы.

– Не мое де-ело, – протянул, словно зевая, мародер. – Кстати, отличная упряжка…

Я и моргнуть не успел – в левой руке коротышки появился пистолет.

– Пожалуй, я заберу ее, если вы не против, – он засмеялся. – А ты, кожанка, – обратился «цыпленок» ко мне, – держи руки по швам. Дернешься достать пушку – начиню свинцом.

Ветер завывал где-то в черной вышине, ему вторила одна из собак в упряжке, словно чуя: хозяева попали в беду.

– Глеб, – коротышка кивнул одному из близнецов. – Обшарь-ка их.

Тупо ухмыляясь, мародер направился ко мне. Сухой снег поскрипывал под его валенками.

Эти трое оставили Марину без внимания. Краем глаза я видел: девушка, держа руки за спиной, что-то делает с ошейником вожака стаи. Что она задумала?

С коротким рыком пес рванулся вперед, взрывая снег широкими когтистыми лапами. Мгновение – и он уже у костра мародеров. Этого времени оказалось достаточно: коротышке, чтобы всадить в собаку пулю, а мне – чтоб выхватить пистолет.

Не давая «цыпленку» повторно прицелиться, я выстрелил в него. Мародер упал в костер, желтое пальто вспыхнуло.

Собака визжала, перекатываясь по снегу, наконец, затихла. Марина подбежала к ней, присела рядом.

– Стоять! – заорал я бросившимся врассыпную близнецам.

Громилы замерли, озираясь и хлопая обледенелыми ресницами.

Я подошел к костру – пахнуло жженым волосом. Поднял со снега выпавший из руки убитого пистолет.

– Как его звать? – спросил, кивнув на труп.

– Шевченко, – отозвался один из близнецов. – Он гад.

– Гад? Зачем тогда вы с ним якшались?

Близнец не ответил.

– Забирайте его и валите отсюда.

Мародеры, кряхтя, подняли товарища. На обгорелой горбоносой роже сверкают белки глаз. Близнецы, волоча труп, исчезли за стеной начавшейся метели. Отойдут шагов на двести и швырнут в сугроб: на что им сдался мертвяк?

Я подошел к Марине, сидящей на корточках перед псом. Она подняла голову:

– Что теперь Снегирь скажет?

Животное, казалось, уснуло; лишь тонкая струйка запекшейся крови, легшая из уголка пасти на снег, говорила о том, что вожак упряжки мертв.

– Пора, Марина. Буря…

Я положил руку ей на плечо. Девушка кивнула и поднялась.

Ревел ветер, стальные стены склада скрежетали. Собаки без вожака повизгивали и жались друг к другу.

Пока я рыскал с фонарем по складу – как бы то ни было, а возвращаться с пустыми руками мы не имели права, – Марина высвободила из упряжки одну из собак и впрягла ее на место вожака. Сильный пес скулил, как щенок.

В дальнем углу склада я обнаружил деревянный ящик. Выходит, банда «цыпленка» не все здесь распотрошила – кое-что осталось. Я взял ящик, подковырнул крышку ножом и открыл. Он был наполнен черными пластиковыми пакетами.

– Что там?

Я оглянулся. Марина заслонилась рукой от фонаря.

– В глаза не свети. Что там, Андрей?

– Не знаю.

Я осторожно надрезал один из пакетов: сероватый мелкий порошок.

– Наркота?

– Вряд ли.

Я взял щепотку порошка, понюхал – полное отсутствие запаха. «А что, если…». Поднялся и направился к костру. Марина последовала за мной, но я махнул рукой: «Оставайся на месте».

Порошок, казалось, еще не коснулся языков огня, как раздался хлопок, достаточно сильный, чтоб назвать его взрывом. Огненный шар, возникший на месте костра, опалил мне брови.

Так я и думал: взрывчатка. И очень мощная: я бросил в огонь всего щепотку… Страшно подумать, что было б, кинь я туда целый пакет. Как очутился здесь смертоносный порошок? Привезли в Москву террористы и, по недосмотру складского начальства, поставили ящик сюда ни о чем не подозревающие рабочие? Бог весть… Не все ли равно, если мир бывших лежит в руинах?

– Что будем делать? – обратился я к Марине, все еще находящейся под воздействием огненного шара, на мгновение превратившего ночь в день.

– Пожалуй, возьмем. А там пусть Христо решает, что с этим делать.

С трудом взвалив на сани тяжеленный ящик, мы замерли над трупом собаки.

– Если хочешь, возьмем, – кивнул я на мертвого пса.

Марина отрицательно покачала головой.

– Собаки устали, их стало на одну меньше, и тащить лишний груз через бурю непосильно для них. Спи спокойно, вожак.

А буря между тем пыталась поднять на свое крыло все, что еще цеплялось за землю. Снежный вихрь несся над развалинами, над полосами железной дороги. Скрипело железо. Казалось, сама Москва скребется когтями в металлическом гробу, тщетно пытаясь приподняться.

Собаки брели, склонив обледенелые холки, едва не касаясь языками снежного наста. Подняв воротник, Марина всматривалась в белую кутерьму, пытаясь разглядеть очертания знакомых развалин. Но, похоже, это ей никак не удавалось, и девушка оборачивалась, бросая на меня тревожные взгляды.