Нельсон, высунувшись из кустов, ошалело посмотрел на меня и, кивнув в сторону обстреливавшейся колонны, спросил впервые за последние полчаса:

— Ну что, будем партизанить?

Я отрицательно качнул головой и, радуясь отсутствию необходимости объяснять свои приказания, родил перл:

— Нет. Будем бежать, Нельсон, — с этими словами я махнул рукой, указывая направление движения, перехватил винтовку двумя руками, и углубился в чащу.

Остановиться меня заставила не усталость, как можно было подумать, а совпадение двух факторов. С одной стороны, мне не хотелось углубляться в лес и уходить от дороги, с другой — мой взгляд наткнулся на место, которые было просто грешно упускать.

Лес был совсем не похож на современные мне ухоженные парки. Даже за десять минут более-менее активного бега мы чуть не переломали ноги и, естественно, сбили дыхание.

Я не собирался безоглядно бежать прочь. Мне нужно было отойти на разумное расстояние от дороги и замаскироваться так, чтобы нас не нашли. Далеко не факт, что по нашим следам кинутся поисковики, но исключать данный вариант я все же не стал. Нужно было свести к минимуму вероятность обнаружения. Для этого мы свалили метров на двести в глубь леса. Для этого мы и остановились.

Я присел, сдергивая рюкзак и распуская одновременно его завязку. Рванул горловину, наскоро изучая содержимое. Я точно помнил, что на боку, как положено, у того бойца, которого раздевал я, лопатки не было. Оставался вариант, что он каким-то образом запихал ее в рюкзак. Пару секунд, потраченных мною на обзор находящегося внутри, доказали, что я ошибался.

— Лопатка есть? — оглянулся я на Нельсона, послушно остановившегося рядом. Он тоже развязал рюкзак и с не меньшим рвением, чем то, что продемонстрировал я, принялся за его ревизию. Мгновение спустя он посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

— Нет.

Меня это обескуражило? Да ни фига. Если бы я всегда полагался на подарки судьбы или на то, что будет так, как должно бы быть по логике вещей, я бы просто не дожил до своих лет.

— Вот смотри, — указал я Нельсону на длинный ствол поваленной осины.

Не свежий завал, а явно прошлогодний. Или даже позапрошлогодний. Расщепленный пенек в полметра высотой, не до конца оторвавшийся ствол. Выходило, что он падал под углом к земле, со всеми своими ветками и листвой. За давностью лет листва, разумеется, превратилась в коричневые высохшие катышки, но зато осина всем своим телом образовывала прекрасное укрытие. Рухнула она не вниз, а на другое дерево, хорошенько его изодрав и застыв на высоте примерно метра от земли. Учитывая густую поросль свежих деревьев, нависающая над землей осина, со всеми своими ветками, усыпанными пожухлой прошлогодней листвой, была прекрасным укрытием. Нужно было лишь грамотно им воспользоваться.

— Убирай листву там, где ветки, ближе к концу. Отгребай в сторону верхний слой, он сухой, а нижний старайся не трогать и сильно не заминай. Делай как я, — кивнул, и, сделав пару шагов, оказался у вершины дерева. Нужно лишь аккуратно подчистить себе место внутри этого импровизированного шалаша. Чем я и занялся. Через пару минут, уяснив алгоритм, ко мне присоединился и Нельсон.

Первым и главным достоинством моего напарника было то, что он не задавал вопросов. Делал то, что я ему говорил, и молчал. Именно благодаря этому наша затея была достаточно быстро реализована. Мы запросто прошли по густому ковру из нападавших листьев, не наступая на них, чтобы не выдавать себя выдавленными следами, а опуская ногу наискось, в большей степени раздвигая покров. Аккуратно и в темпе разобрали листву с одной из сторон, прикрытой, в свою очередь, близкими кустами. Оставалось одно — расширить небольшую площадь внутри. Сделали мы это самым простым способом — переломали часть веток, тех, которые были достаточно сухими и мелкими, закинули внутрь рюкзаки, убрали винтовки и с приличным комфортом устроились сами.

Будь у меня лопата, я бы все обставил так, что даже самый зоркий глаз не определил бы меня. Я просто устроил бы окоп, вывел землю бруствером, укрыл ее листвой, естественно, под той же самой сосной, и готово. Тем не менее сожаление об отсутствии шанцевого инструмента не помешало мне соорудить другое укрытие, вряд ли сильно уступающее гипотетическому окопу. В окопе я был бы не наблюдаем с трех метров. В нашем завале нас было не видно метров с десяти. Для леса, где, скорее всего, наши поиски окончатся редким прочесыванием, данные различия были совершенно неважны. Можно было считать, что мы с Нельсоном успешно выполнили первую часть нашего плана — освобождение. Оставалось решить, каковы остальные части и что вообще он подразумевает, наш план.

— Илюхин Сергей Викторович. Двенадцатого года рождения. Лейтенант рабоче-крестьянской Красной Армии. Сдался в плен в апреле сорок второго года. Верно? — Еще бы не верно. Раскрытое дело лежало перед немецким офицером, с него и читал. А при допросе Илюхин не утаивал ничего, все рассказывал, как было. Так что — верно.

— Вас не устраивает нынешнее ваше положение?

— Нет.

— Мне хочется развернутого ответа. Если вы всего лишь трус, не желающий сражаться, с вами поступят соответственно.

Патетика. В которой нет понимания ни на грош. Громкие слова, одни лишь канцелярские обороты, не имеющие ничего общего с действительностью.

Илюхин давно смирился с тем, что жизнь пронизана ложью. Возможно, это ее базис, основание. Не три кита, и не большая черепаха, а скользкая, прилипчивая ложь. Он сам был апологетом неправды.

Он был фальшивым, как хамелеон. Приспособленцем, воспитанным жизнью.

Ему пришлось вступить на эту дорожку в возрасте десяти лет. И до того два года он побирался как мог, устраивался в жизни, а вот когда стукнуло десять, ему пришлось соврать по-крупному. Худому, как глист, мужчине средних лет, с бородкой и небольшими бакенбардами иссиня-черного цвета Илюхин рассказал про каппелевцев и повешенных родителей. Мужчина поверил. Потому что у Илюхина были честные глаза, и подобные истории не являлись редкостью для Западной Сибири.

Возможно, все было с точностью до наоборот. Или с небольшими вариациями. Не исключено, что отец Илюхина сам сражался за Каппеля, или Пепеляева, или еще кого, мало ли было отрядов и войск в то время! Ведь главное было в том, чтобы худой поверил, что родители Илюхина не были ПРОТИВ.

А потом был детдом. Где за ежедневной патокой лжи воспоминания стирались, тускнели самые яркие из них. Он учился верить во все, что говорил, и учился быть искренним, что бы ни произносил его язык. Поэтому сейчас Илюхин не удивлялся, что врут ему. А вот сам не мог сказать точно, обманывает или в самом деле говорит от души.

— Есть разница между сражениями и убийством. Я хотел сражаться на фронте, против коммунизма, а получил работу палача. И это не по мне.

Офицер, спокойно выслушав ответ Илюхина, тут же нашелся с возражениями:

— Служба в РОА будет отличаться?