но чрезвычайные безобразники! Это ничего! Вы не беспокойтесь! Я понимаю! Я русских давно знаю. Благородный молодой человек — и только. Я второе поколение благородных русских людей вижу. Раньше приезжали в Париж прокучивать свое. И безобразничали. Теперь приезжают прокучивать чужое. И тоже безобразничают! Это ничего! Это ничего! Это у вас в привычках! У вас, у русских, такая природа.

VII

В норд-экспрессе

Через два дня я уезжал норд-экспрессом в Петербург.

Что это было за время!

В норд-экспресс за две недели нельзя было добиться билета.

Норд-экспресс был тогда «артерией, соединявшей предприимчивую Европу с естественными богатствами России».

И артерия билась полным боем.

Вагоны были полны предприимчивыми французами, анонимными бельгийцами, деловыми англичанами.

Одни летели, как разведочные отряды, на предварительные рекогносцировки. Другие двигались как уже действующая армия.

Аппетитные разговоры о России не умолкали ни на минуту.

И при виде этих, говоривших о России, французов, бельгийцев, англичан, мне вспоминался почему-то один знакомый владивостокский мичман.

Как он мне рассказывал:

— Иду на свиданье с солдаткой тут одной. В сапогах она, подлая, ходит. Но обилие мяса прямо потрясающее. И сладость предвкушаю, и думать о ней — тфу! — противно!

Во всех купе шел гогот.

— И занимаются эти русские тем, что едят. Сколько они едят! Сколько они едят!

— Во-первых, вероятно, «водки»?

— Представьте! Пьют «водки» перед обедом!

— Тс!

— Нес кофе, после обеда. А перед едой!!

— Ха-ха-ха!

— Затем «закуски».

— Говорят, «закуски» — это очень недурно.

— Они, русские, умеют делать «закуски». Затем подают какую-то холодную вещь. Жидкое. Там… Нет! Вы вообразите себе: огурцы, рыба накрошена, лук.

— Ха-ха-ха!

— Затем поросенок с кашей!

— Хо-хо-хо!

— Затем гусь с яблоками!

— О-хо-хо-хо-хо!

И все покатывались над обжорством «этих русских».

— Они только и делают, что празднуют! — рассказывалось в другом купе. — У них всякий день праздник! Святого Ивана день — праздник. Святого Петра — праздник. Святого Николая — праздник.

— Ха-ха-ха!

Слова «князь», «граф», «барон» так и гремели во всем поезде.

— О, в вашем предприятии князь Икс заинтересован. Он записан учредителем и получает на 200 тысяч учредительских акций.

У него такие связи. Нам все разрешат!

— У нас граф Игрек. Он будет числиться одним из директоров. 24 тысячи в год жалованья. У него такие знакомства. Он что угодно выхлопочет!

— Раз у нас в деле барон Дзэт заинтересован! Что ж нам могут не разрешить, раз его интересы тут замешаны!

Знакомясь с вами, русским, в ресторан-вагоне, иностранные предприниматели первым долгом спрашивали:

— Вы знакомы с графом таким-то?

— Нет.

— Ас бароном таким-то?

— Тоже нет.

— С генералом таким-то?

— И с ним нет.

После этого иностранец смотрел на вас даже с недоумением:

— Как же это, мол. вы после этого можете существовать?

И отодвигался от вас:

— Должно быть, человек неблагонадежный. Ни с одним генералом не знаком!

Один иностранный предприниматель, мой сосед по купе, узнав, что я журналист, спросил:

— А почему вы, monsieur, не издаете свои! газеты?

— Ну, знаете. На это много причин!

— Хотите? Я в дружеских отношениях с графом Икс. Charmant gazcon![11] Хотите, я ему скажу?

— Позвольте! Граф Икс никакого отношения не имеет. Он просто молодой человек, ничем не занимается…

Иностранец посмотрел на меня удивленно, но с благосклонностью:

— Ноу него столько знакомств! Стоит ему сказать слово. Не откажут же ему в таких пустяках. Он — граф Икс. Он все может!

Было и смешно и злость брала.

— Есть, знаете, у меня сын. Рожден не в браке, но совсем, совсем как бы и в браке. Так вот нельзя ли, чтоб он назывался как я…

Иностранный предприниматель подумал только с минуту:

— Что ж! Пусть! Я скажу барону Дзэт. Charmant gazson! Стоит ему сказать слово, и вам, конечно, разрешат. Будьте покойны, я вам сделаю.

Они ехали через «заинтересованных» лиц «правити и володети» нами.

«Варяги» сияли.

А я, когда мелькнуло Вержболово, смотрел на расстилавшиеся кругом унылые родные поля и воссылал смиренную молитву серым и тусклым родным небесам:

— Небо земли русской! Ты, спасавшее нас от монголов, ты, спасавшее нас от двунадесяти язык, защити, спаси и помилуй теперь от нашествия предприимчивых французов, анонимных бельгийцев, деловых англичан. Не дай сожрать нас!

И вспоминались мне слова г. Каталажкина:

— За Европою сила, за Европою капитал, у нас, у азиатов, одна защита — хитрость. Чья возьмет?

Если суждено быть грабежу, пусть судьба поможет нам ограбить тех, кто хочет ограбить нас.

А поезд несся по русским равнинам, словно лихая шайка грабителей неслась по мирным полям.

И в хохоте предпринимателей, рассказывавших друг другу анекдоты про «этих русских», слышались разбойное гиканье, молодецкий посвист и что-то похожее на:

— Сарын на кичку!

Жутко тогда было в этом поезде, и снилися страшные сны. Под хохот и гогот иностранцев, предвкушавших и торжествовавших, мне снился тот же поезд.

Но на паровозе вместо машиниста стоял г. Каталажкин.

В красной косоворотке, с разбойным видом.

Пьяный и наглый.

Он все прибавлял и прибавлял ходу.

— Топи вовсю! — орал он диким голосом кочегарам.

Словно ад бушевал в топке. Г. Каталажкин открыл регулятор вовсю и с хохотом схватился за свисток.

Свисток свистал, словно вопль ужаса несся по полям.

Поезд летел с быстротой 150 верст в час.

Вагоны кидало из стороны в сторону. А в купе все продолжались хохот и гогот предприимчивых иностранцев.

— Эти русские только жрут!

— Ха-ха-ха!

— Эти русские только празднуют.

— Ха-ха-ха!

Поезд давно уже слетел с рельсов, мчался по шпалам, разрезая, кроша их.

Вагоны метались из стороны в сторону, прыгали, а в купе, упоенные, предвкушавшие, торжествующие, — никто не обращал внимания, никто не замечал.

Хохот и гогот ревели в купе.

И вдруг все это с адским шумом, грохотом, треском полетело куда-то в пропасть.

Один огромный вопль, один огромный крик гибнущих предприимчивых иностранцев взлетел к небу.

И все смолкло.

Я проснулся.

Мой сосед по купе приглаживал волосы.

— Скоро Петербург! — сказал он с таким видом, словно хотел сказать: «Скоро начнем жрать».

VIII

В Петербурге

В те времена «розничной продажи своего отечества» у Кюба было весело и шумно.

Русские предприниматели и иностранные капиталисты, — все это сидело вперемежку и пило шампанское:

— За успех общего дела!

— Ура!

— Hipp, hipp, hourrua!

Шел пир.

Приятели встретили меня тысячами новостей:

— Такой-то. Помните, прогорал? Воскрес! Вон он! Иностранцам дело устроил!

— Такой-то. Помните, его описали. Банкрот! Поднялся! Иностранцам дело устроил!

Все, что было в Петербурге прогорелого, обнищавшего, промотавшегося, — поднялось и вместо арестантских рот сидело у Кюба.

— А такой-то? Ужели и он не в остроге?

— В