Томас стоял, пораженный.

Его вселенная треснула, и в эту трещину из резервуара, который до сих пор он считал своей жизнью, своей сущностью, своей душой, хотя в существовании последней и не был до конца уверен, устремился поток. Утрата, физическое ощущение утраты было опустошительным и абсолютно полным. И вместе с тем оно странным образом утешило, как по- настоящему грустная мысль. Он не мог ни двигаться, ни говорить, даже зная, что молчание непростительно, не будет прощено никогда. И в этой тишине Томас почувствовал, как внутри него поднимается крик, безмолвный стон, разрывая его, уничтожая в один миг это странное утешительное ощущение, замещая его беззвучным воплем. Его жизнь кончена. Вот так просто. Как раз в тот момент, когда зарождается новая жизнь.

— Да что с тобой такое? — спросила Регина, возможно услышав слабое далекое эхо его беззвучного крика. — Что ты там стоишь?

— Я… — Слова покинули его. Его организм, пытаясь спасти себя, постепенно отключался.

— Ты потрясен?

Он по-прежнему не мог двигаться. Двинуться — значило продолжать другую жизнь, жизнь, которая будет после этой. Как же это чудовищно, что именно столь радостная новость приносит такую боль.

— Да, — выдавил он.

Этого, очевидно, было достаточно. Регина кинулась, чтобы обнять его, окаменелую статую, и его руки — неуправляемые придатки, ответили чем-то похожим на объятие.

— О, я тоже потрясена! — воскликнула она. — Я никогда не думала. О Боже, разве это не чудо?

Его рука машинально похлопала ее по спине.

— Это то, чего мы так хотели всегда, — сказала она, прижимаясь лицом к его плечу и всхлипывая.

В его глазах неожиданно тоже появились слезы, приведя его в ужас, и он попытался подавить их миганием. Слезы казались предательскими, совершенно неуместными в этот момент. Хотя Регина могла неправильно понять их, принять за слезы радости.

Она отстранилась от него, вспомнив о времени.

— Я так опоздала! — счастливо защебетала она.

Он сидел на кровати в нижнем белье и носках. Рубашка была застегнута наполовину, будто закончить одеваться ему помешало стихийное бедствие, — так в Помпеях находили женщин с кухонными горшками в руках. Время от времени в голове возникали обрывки фраз, пробиваясь сквозь белую мглистую пустоту: «Нужно предупредить…», «Если бы только я не…» В моменты особого прояснения он пытался, как это делают все мужчины, подсчитать: «Ночь после вечеринки у Роланда…» Повиновавшись биологическим часам, они с Региной были вознаграждены ребенком. Но потом дымка свернулась, и его затопил настоящий туман. Томасу захотелось застыть и никогда больше не шевелиться. Горькая ирония. Разве только что не говорил он себе, что совершит поступок достойный и мужественный? Сейчас это уже немыслимо. Невозможно. Честь и мужество перевернулись вверх тормашками.

Из ванной появилась Регина, скорее испуганная, чем раздраженная его неподвижностью, его застегнутой наполовину рубашкой.

— Боже, — проговорила она. — Ты действительно потрясен.

Она сияла. В простом черном платье с тонкими бретелями. Груди каким-то образом приподняты так, что их гладкие белые холмы выставлены напоказ. Роскошная Регина, которая теперь станет еще роскошнее. От его ребенка.

— Как я выгляжу? — спросила она, радостно кружась.

Они опоздали. Он мог бы сказать, неприлично опоздали, хотя приличие принадлежало другой его жизни. Они поднялись по лестнице и оказались в толпе. Громкость голосов уже превысила уровень благопристойности. Судя по всему, прием проходил в нескольких комнатах, как в музейных залах, — напитки здесь, закуска там. Официанты в белых пиджаках, из дипломатических соображений не африканцы, перемещались из комнаты в комнату с серебряными подносами. На Регину, которая шла рядом, оборачивались, чего раньше обычно не замечалось. Сейчас от нее исходило излучение, как от плутония, и уровень радиации был очень высок. Его собственный радар вращался во всех направлениях, личная система раннего обнаружения была включена. Ему нужно было найти Линду, прежде чем Регина начнет щебетать. Он искал светлые волосы и крест, находил светлые волосы чаще, чем они встречаются в природе, но не находил креста. При нынешних катастрофических обстоятельствах он хотел лишь увидеть Линду — пусть даже мельком, — хотя это только усилило бы желание. Он был удивлен болезненностью своего возвращения к жизни. Онемевшие конечности еще помнили боль.

Не найдя Линды, Томас обнаружил «морского пехотинца». Тот выглядел необычно поникшим, побежденный «пехотинец» являл собой жалкое зрелище. Во время представлений Регина возвышалась над его женой — миниатюрной женщиной мышиного окраса в ярко-синем костюме.

— Твоего парня здесь нет, — сказал сотрудник посольства.

Томас, не сообразив сперва, о каком «его парне» идет речь, подумал, что он принял его не за того. Вдруг он понял.

— Кеннеди? — уточнил он.

— Не приедет. — «Морской пехотинец» сделал большой глоток напитка, похожего на неразбавленный виски. Безо льда. Его лицо было бледным, щеки впали.

— Что случилось?

— Накладки в графике. Так говорят. — «Пехотинец» разговаривал, сжав губы. Стараясь держаться. Хотя жена его выглядела так, будто она уже давно была раздавлена.

— Он в стране? — спросил Томас.

— Нет. В том-то и дело.

Оставалось только выразить свои сожаления.

— Сожалею, — произнес Томас.

Из вежливости (привитые ему манеры казались сейчас неуместными) Томас задержался с «морским пехотинцем» — как с человеком, которого только что уволили или который упустил выгодный контракт. Все это время он сканировал толпу, не в силах ничего с собой поделать, забывая о манерах и отвлекаясь от своего «пехотинца». Вопреки ожиданиям, Регина хранила тайну при себе, правда, она совершенно не знала жену посольского чиновника. Тем не менее Томас ждал от нее публичного радостного признания. Вероятно, Регина проявит осмотрительность, подождав подтверждения беременности. Все-таки она уже потеряла одного ребенка. Или, возможно, его жена стала суеверной, хотя прежде за ней этого не замечалось.

Когда представилась такая возможность, Томас извинился и покинул унылого сотрудника посольства (Регина осталась; они с женой чиновника, очевидно, нашли что-то общее) и предпринял более решительные шаги. Мероприятие не было официальным, однако многие женщины были в длинных платьях, а мужчины в темных костюмах. Он Увидел своего редактора в другом конце помещения и мог бы попытаться пробиться к нему сквозь толпу — редактор был здесь, пожалуй, самым интересным человеком. Но у Томаса была другая цель, и он просто махнул редактору рукой. Он заметил Роланда — к счастью, тот его не увидел, как и журналист, которого Томас откуда-то знал, то ли по университету, то ли по «Колючему дереву». Мужчины и женщины были заняты разговорами, и, чтобы услышать друг друга, им приходилось кричать. Томас взял с серебряного подноса бокал шампанского и подумал, что официанты были морскими пехотинцами. Возможно ли это? У него возникла мысль, что все они шпионы, но он тут же отбросил ее. Он по-прежнему не мог найти Линду. Из гущи толпы ему махнула рукой Мэри Ндегва. Томаса потянуло к ней, как тянет человека к коронованной особе. Она была в центре внимания — в золотом головном уборе и тунике подобного цвета. Томас не мог подавить мысль о том, что заключение Ндегвы освободило его жену и мать. Освободило Мэри, чтобы она стала тем, кем все это время была по своей натуре: лидером, у которого есть последователи. Возникал вопрос: что произойдет, если (и когда) Ндегву освободят?