— Назад! — завопила Хильдрид. — Назад! Обратно! Живо! — и побежала им навстречу, махая рукой. Ее жесты заметил Хольгер и тоже замахал руками. Викинги, не добежав до новоприбывшего отряда, стали останавливаться, некоторые повернули. В конце концов, внушить всем благоразумную мысль врезаться в тыл врагу дочери Гуннара не удалось, но примерно половина ее небольшого войска, сбившись в плотный строй, бросилась навстречу отрядам Орма. Они клином вонзились в арьергард строя Эйриковых воинов, и драка завязалась яростная.

На берегу, лицом к лицу с лучшими викингами Эйрика Кровавой Секиры, осталось меньшинство — не больше ста человек, недостаточно, чтоб удержать какой-то рубеж, тем более открытый, но достаточно, чтоб задержать. Сотня викингов — это не сотня хилых крестьян из Валланда, вооруженных косами и вилами, которые вряд ли продержатся хоть полчаса. Викингов нельзя миновать, не заметив, даже если за твоей спиной — в пять-шесть раз больше войск.

Тем, кто стоял, сдвинув щиты, на пути Эйрика, было весело. Они были здесь не одиноки, там, в сотне-другой шагов, как в котле, кипит сражение и ждет подмога. Не нужно безнадежно умирать, нужно лишь продержаться подольше, чтоб дать соратникам возможность покончить с той частью войска, что уже должна была вымотаться.

Схватка на берегу незаметно стихла. Не перемирие, нет — пауза, короткий отдых, начавшийся спонтанно. Викинги молча ждали, глядя друг на друга и ожидая, кто сделает первый жест. Люди Хильдрид устали — те, кто выжил, помнили совершенно нечеловеческие усилия, которые им пришлось приложить к тому, чтоб удержать врага. А воины Эйрика молчали в невольном уважении — такое упорство противника не могло не произвести впечатления. Стояли и смотрели, и каждый, будто оглохнув, не слыша шума боя и криков, доносящихся с другого конца ископченной деревни, наслаждался этим коротким мигом покоя.

А потом, раздвигая первый ряд своих воинов, вышел Эйрик — Гуннарсдоттер узнала его сразу же, как тот начал двигаться, потому что сын Харальда был без шлема — знак презрения к этой толпе врагов, вызов: мол, что вы мне сделаете? На нем был прежний доспех, приметный: в ворот и рукава кольчуги для красоты вплетены желтые медные кольца, а на груди были даже серебряные, несколько штук. И секира прежняя — большая, тяжелая, необычная по длине древка и ширине лезвия. Скорей уж двуручная секира. Но и щит тоже имелся, его, как полагается, Эйрик держал в руке. Чудовищная сила таилась в этом человеке.

— Ну? — прорычал он, обводя взглядом строй врагов. Уверенный в своей силе и непобедимости, он, казалось, возвышался над своими и чужими викингами, будто каменная башня. — Кто у вас предводитель?

На миг воины замялись. А что ответить? Кто у них предводитель? Об этом при прощании с Ормом у Хельсингьяпорта не было разговора.

Но прежде, чем кто-то успел назвать имя Орма Регнвальдарсона, Хильдрид решительно растолкала своих викингов и вышла вперед.

— Я.

Глаза Эйрика оборотились на нее. Задержались. Она была его на голову ниже. За наглазьями шлема сын Харальда не мог, да и не пожелал бы присматриваться к ней или ее глазам. Вряд ли он мог узнать ее по испачканным щекам или подбородку в потеках крови, оставшихся от ржавой воды, которой она оплескалась. Не мог он узнать ее — но узнал. Глаза Кровавой Секиры расширились.

— Ты? — спросил он.

— Я.

«Я давно мечтала встретиться с тобой в бою», — подумала она.

«Я давно хотел с тобой расправиться», — прочла она в его взгляде.

Кто знает, как и почему возникает между людьми любовь или ненависть? Каковы пути человеческого чувства, силы куда более мощной, чем разум? Хильдрид знала, что ненавидит Эйрика, хотя и не знала, почему. И теперь, глядя в его глаза, она вдруг поняла, что он тоже ненавидит ее. И тоже страстно. И тоже не понимает, почему.

Он шагнул к ней. Губы исказила улыбка. Шагнул, занося секиру — ни предупреждения, ни уговора — правда, они были и не нужны. Дочь Гуннара, казалось, вошла в один с ним ритм. Она чувствовала все его движения, и вовсе не душой или интуицией — чем-то более глубинным. Она даже не попыталась подставить под удар щит — она увернулась. Движения были плавные и экономные, собственное тело казалось ей совсем легким: наконец-то, пришло второе дыхание.

Секира рухнула вниз, как валун, а у самой земли развернулась плашмя и секанула по ногам. Прием, опасный для того, против кого направлен, поскольку необычен, но и тут Хильдрид не прозевала, развернулась и подставила щит, движением его направляя удар в землю. Сама она атаковала противника лишь для того, чтоб заставить его подставить щит, хоть как-то отвлечь его внимание, ослабить атаку. Ее удар был слишком слаб, чтоб его уязвить, если бы, конечно, не пришелся по голове. Уж тогда-то все бы закончилось немедленно. Но не так просто попасть опытному воину по голове.

В какой-то момент, уворачивась от верхнего удара, она оказалась совсем близко к нему, увидела ворот его кольчуги, выложенный под воротник подкольчужника, и грязную шею, складку на ней, уязвимую впадинку у полосы мышцы, уходившей за ухо.

Но ударить не успела — он отскочил тяжеловато, но с резвостью, неожиданной в огромном одоспешенном мужике. Секира тяжело взмыла над головой. Отдача в левый кулак Хильдрид, сжимавший перекладину щита, была сильной, даже пальцы заболели, но она будто не чувствовала этого. Она отражала удары, рубила в ответ мечом, и обмен ударами получался традиционным, словно эти двое встретились не в бою, а на хольмганге, судебном поединке.

А вокруг стояли и, затаив дыхание, наблюдали за схваткой викинги. Прежде они стояли, вытянувшись двумя рядами, лицом друг к другу, но потом тем, кто держался сбоку, стало плохо видно, и ряды превратились в круг. Викинги Эйрика и Хильдрид смешались. Да и кто бы мог отличить одних от других? Всех их породил единый народ. Многие из них родились в Нордвегр, кто-то — в Области датского права, многие могли быть друзьями, многие были дальними родственниками.

И сейчас, пока шел поединок между двумя предводителями, они забыли о том, что совсем недавно дрались, и вот-вот снова начнут — как только рухнет один из предводителей.

И, конечно, каждый желал победы своему. Но воины, за которых стояла Хильдрид, понимали, что у нее почти нет шансов убить Эйрика. Понимали — и все-таки надеялись. Как можно тому, кто вышел сражаться за всех, не желать победы?

Хильдрид никогда не думала, что способна так ловко уворачиваться. Она чувствовала себя совсем молодой, как, может быть, лет тридцать назад. Ее толком не учили драться на мечах, но брат или его наставник, старый викинг Эйстейн Торвальдсон, иногда развлекались — брали палки и начинали ее гонять. Заставляли уворачиваться, прыгать, изгибаться — это считалось одинаково полезным и приличным как для женщины, так и для мужчины. Мало ли, что может быть в жизни. Мечом или топором крутить представительнице слабого пола все-таки странно, для этого мужики существуют, но иметь об оружии представление, уметь в руках держать и уверенно действовать, если на тебя напали, необходимо.

— Если нападет мужчина, — объяснял Эйстейн, — не пытайся перебороть его силой. Это невозможно. Ты всегда будешь слабее мужчины. И всегда будет меньше опыта, даже если я стану учить тебя рубиться, как ты того хочешь. У мужчины опыта будет больше. Так вот не пытайся его победить силой. У тебя есть преимущество — ты гибче, ловчее. Запомни — ты должна уворачиваться, уходить от ударов, почаще нанося ответные удары, чтоб он не знал, чего от тебя ожидать. Быстрее, дольше... Мужчина вымотается, и у тебя появится шанс зарубить его. Ясно?