Накинув на плечи пиджак, Гейбриел вышел в окутанный туманом сад. Ему нужно было походить, чтобы избавиться от чувства беспокойства.

Он чувствовал себя охотником. Он предчувствовал, что вот-вот из темноты на него набросится другой злоумышленник. Гейбриел будто ждал новой схватки, он жаждал освобождения в виде акта насилия или страсти. Но ни то ни другое не было доступно, так что Гейбриел просто ходил по саду.

Спор с Венецией сделал и так трудную ситуацию просто невыносимой. Он искал темноты и тишины, чтобы привести мысли в порядок и успокоить дикое животное, вырвавшееся из-под контроля внутри его.

Все уже спали. В доме не было ни одного свободного места, поэтому сегодня ему предстояло делить комнату с Монтроузом.

Монтроуз, конечно, настаивал на том, что он отлично справится один, но Гейбриел не хотел рисковать, потому что старик и так пережил настоящее потрясение. Неизвестно, что выкинет преступник теперь.

Гейбриел спустился с каменной террасы и пошел по небольшой извилистой тропинке, уводившей в глубь крошечного садика. Он ведь с самого начала знал, что договориться с Венецией будет непросто. И по большому счету ему нравился ее необычный характер. Но в глубине души он все-таки надеялся, что в таком вот прямом столкновении ему удастся навязать ей свою волю.

Причем дело было вовсе не в мужском высокомерии и не в твердой уверенности в том, что он мужчина, а она женщина. Напротив, он полагал, что в критической ситуации она послушается просто потому, что поймет: он всего лишь пытается защитить ее.

К сожалению, он не учел того факта, что у нее очень сильны понятия о семейном долге и моральных обязанностях. Он плохо все рассчитал. И от этой мысли ему стало совсем не по себе.

Дверь на кухню тихонько скрипнула.

– Гейбриел? – смущенно окликнула Венеция, словно боясь, что он может ее укусить. – С тобой все в порядке?

Он остановился и посмотрел на нее сквозь пелену тумана. Интересно, она пытается рассмотреть его ауру? В такой темноте вряд ли можно что-то увидеть.

– Да, – отозвался он.

– Я увидела тебя из окна спальни. Испугалась, что ты снова собрался уходить.

Неужели ее это в самом деле тревожит?

– Мне нужно было подышать свежим воздухом, – сказал он.

Венеция медленно шла к нему. Она точно знала, куда идти. Видимо, она все-таки видела его ауру и шла на нее.

– Я беспокоилась, – призналась она. – С тех пор, как ты пришел домой, ты все время пребывал в странном расположении духа. Ты сам на себя не похож. Видимо, произошедшее в доме мистера Монтроуза оказало на тебя сильное влияние.

Гейбриел ощутил приступ веселья.

– Ты ошибаешься, Венеция. Очень жаль, но я сегодня прекрасно себя чувствую. Я даже слишком в себе.

Венеция остановилась неподалеку от него.

– Не понимаю.

– Иди лучше спать.

Она подошла еще ближе. На ней был тот же халат, что и раньше. Она обхватила себя руками, чтобы согреться.

– Расскажи мне, что тебя беспокоит, – мягко проговорила она.

– Ты прекрасно знаешь.

– Я понимаю, ты злишься из-за того, что я отказалась уезжать завтра из Лондона, но это не единственная причина. Ты нервничаешь? Все дело в сегодняшнем происшествии?

Гейбриел засмеялся.

– Я нервничаю? Да, я нервничаю! Это весьма логичное объяснение.

– Гейбриел, пожалуйста, скажи, почему ты так себя ведешь?

Стена, ограждавшая душу молодого человека, неожиданно разрушилась. Может быть, потому, что он слишком сильно хотел эту женщину, или потому, что сегодня он был на пределе. Как бы там ни было, он больше не мог держать это в себе.

– А пошло все к черту! – воскликнул он. – Ты хочешь правду? Так получай.

Венеция молчала.

– Сейчас ты видишь тут часть моей натуры, которую я всю свою сознательную жизнь пытался скрыть. И в большинстве случаев мне это удавалось. Но сегодня вечером, во время схватки в доме Монтроуза, чудовище вырвалось на свободу. Мне нужно время, чтобы снова водворить его в клетку.

– Чудовище? О чем ты говоришь?

– Скажи мне, Венеция, ты читала произведение господина Дарвина?

На мгновение воцарилась тишина. Туман сгущался.

– Кое-что, – осторожно ответила Венеция. – Мой отец очень увлекался теорией естественного отбора и иногда рассказывал о ней. Но я все-таки не ученый.

– И я тоже. Но я изучал работы Дарвина и его последователей, особенно посвященные так называемому «нисхождению с модификациями». Это очень простая и логичная теория.

– Мой отец всегда говорил, что это и есть признаки гениальности.

– Большинство членов тайного общества полагают, что сверхъестественные свойства присущи всем человеческим существам в той или иной степени, но нужно их изучать и культивировать. В том, что касается твоей способности видеть человеческие ауры, я готов с ними согласиться. Это никому не приносит вреда.

– Что ты хочешь этим сказать?

– У медя тоже есть сверхъестественные способности.

Гейбриел ждал реакции, и она последовала незамедлительно.

– Я это подозревала, – сказала она. – Я ощутила твою энергию, когда мы… когда мы были вдвоем в Аркейн-Хаусе, да и сегодня в карете. И я не забыла, как ты почувствовал присутствие тех двоих людей в лесу три месяца назад. И еще я видела, как ты выходил из сада сегодня вечером. Ты умеешь видеть в темноте.

– Ты почувствовала мой дар?

– Да. Это ведь благодаря ему ты можешь свободно перемещаться в темноте, как тигр на охоте.

Гейбриел замер.

– Ты даже не представляешь, насколько это описание соответствует действительности. Когда просыпаются мои сверхъестественные способности, я становлюсь совершенно другим, Венеция.

– Что ты имеешь в виду?

– Что, если эти сверхъестественные способности развиваются не в результате естественного отбора, а наоборот?

Венеция сделала шаг вперед.

– Не говори так, Гейбриел.

– Вдруг это атавизм, от которого мудрая природа решила избавить человека? Вдруг я – пережиток прошлого? Вдруг я – чудовище?

– Прекрати, слышишь, прекрати! – Венеция подошла ближе. – Что за вздор ты несешь! Никакое ты не чудовище. Ты человек. Если обладатели сверхъестественных способностей являются чудовищами, то я тоже не совсем человек. Выходит, так?

– Нет.

– Тогда у тебя проблемы с логикой.

– Ты не знаешь, что происходит со мной, когда просыпаются эти качества.

– Гейбриел, я признаю, что не до конца понимаю механизм наших сверхъестественных способностей. Но что в этом странного? Я точно так же не понимаю, как мне удается видеть, слышать, обонять и осязать. Я не понимаю механизм сна. Я не знаю, что происходит у меня в голове, когда я читаю книгу или слушаю музыку. Я даже не знаю, почему мне так нравится фотографировать. Более того, ученые и философы не могут дать ответов на эти вопросы.