Я снова уставился на него и стал ждать.

— Ну, хорошо, хорошо... — Его трясло от злости и страха. — Семь с половиной. Этого хватит? Это все, что у меня есть, кровосос... ты хуже Джорджа Миллеса... ублюдок, шантажист...

Пока я смотрел, он трясущимися руками шарил в карманах и наконец вытащил чековую книжку и ручку. Неловко пристроив чековую книжку на конверте с фотографиями, он написал дату и сумму и расписался. Затем дрожащими пальцами вырвал листок бумаги и стоял, держа его.

— Только не в Гонконг, — сказал он.

Я не сразу понял, что он имеет в виду, потому упорно продолжал смотреть на него.

— Не в Гонконг. Только не туда. Мне там не понравилось, — он снова умолял, выпрашивал крохи.

— О... — Я закашлялся, пряча внезапное осознание. — Куда угодно. Куда угодно, только подальше от Британии.

Это был верный ответ, но ему легче от этого не стало. Я протянул руку за чеком.

Он отдал мне его. Пальцы его тряслись.

— Спасибо, — сказал я.

— Чтоб ты в аду сгнил.

Он повернулся и, спотыкаясь, пошел прочь. Не то бежал, не то падал, совершенно разбитый. “Ну, пусть это послужит ему уроком, — безжалостно подумал я. — Пусть помучается. Это ненадолго”.

Я намеревался порвать чек, когда решил посмотреть, сколько стоит мое молчание — сколько он заплатил Джорджу. Я хотел порвать чек — но не порвал.

Когда я посмотрел на чек, словно солнце вспыхнуло у меня в душе, озарив ее изумлением и радостью.

Я воспользовался жестокостью Джорджа. Я потребовал, чтобы мне дали то же, что и ему. Его альтернативное предложение Элджину Йаксли.

Я получил его. Сполна.

Элджин Йаксли отправлялся в изгнание, а у меня в руках был его чек на семь с половиной тысяч фунтов.

Не на мое имя, и не на предъявителя, а на счет Фонда пострадавших жокеев.

Я немного побродил, пытаясь найти одного бывшего жокея, который теперь стал главным администратором Фонда, и наконец нашел его в приемной какой-то телекомпании. Там была куча народу, но я подмигнул ему, и он вышел ко мне.

— Выпить хочешь? — сказал он, снимая очки.

Я покачал головой. Я был в жокейской куртке, брюках, сапогах и анораке.

— Мне слишком дорого стало бы пьянствовать с тобой перед заездом.

— Тогда чем могу тебе служить? — весело сказал он.

— Возьми чек, — сказал я и протянул его ему.

— Фью! — присвистнул он, глядя на него. — И “ой”!

— Элджин Йаксли впервые так расщедрился?

— Да нет, — ответил он. — Несколько месяцев назад он перевел нам десять тысяч, как раз перед тем, как уехал за границу. Конечно, мы взяли эти деньги, но некоторые из попечителей сомневались, что эти деньги чистые. То есть... ему ведь заплатила сто тысяч страховая компания за тех застреленных лошадей. И все это выглядело уж очень подозрительно, так ведь?

— М-м-м. — Я кивнул. — Ну... Элджин Йаксли снова отправляется за границу, и дал мне этот чек для вас. Возьмете?

Он улыбнулся.

— Если совесть снова его тревожит, то мы все от этого получаем выгоду. — Он сложил чек, засунул его в карман и похлопал по нему.

— А других таких жирных чеков вы не получали? — как бы между прочим спросил я.

— Иногда нам завещают крупные суммы, но... но не столько, сколько Элджин Йаксли.

— А Ивор ден Релган разве не делал щедрых взносов? — спросил я.

— Да, он дал нам тысячу в начале сезона. Где-то в сентябре. Весьма щедро с его стороны.

Я подумал.

— А у вас не сохранился список спонсоров?

Он рассмеялся.

— Не всех. В течение многих лет тысячи людей делали нам взносы. Пожилые пенсионеры. Дети. Домохозяйки. Все, кого можно поблагодарить. — Он вздохнул. — У нас никогда не хватало денег на все нужды, но мы благодарны и за самую малую помощь... Ты сам знаешь.

— Да. Все равно спасибо.

— Сколько угодно.

Он вернулся в толпу собутыльников, а я — в весовую и взял седло, для того чтобы взвеситься перед последним заездом.

“Я такая же дрянь, как и Джордж, — подумал я. — Совершенно такая же. Я вымогаю деньги угрозами”. Теперь, когда я делал это сам, оно не казалось таким уж гадким.

Гарольд ждал меня в паддоке.

— Ты будто до чертиков доволен собой, — резко промолвил он.

— Да и жизнью в целом.

Я выиграл заезд. Я почти наверняка нашел Аманду. Я узнал гораздо больше о Джордже. Всякие там тычки и колотушки — это спишем в дебет, да что за дело? В целом неплохой день.

— Вот этот скакун, — сурово сказал Гарольд, — тот самый, который навернулся на тренировке в прошлую субботу. Я знаю, что не ты в тот раз на нем скакал… Не твоя вина. Но ты помни, что он должен ясно видеть препятствие, которое ему предстоит взять. Понял? Иди впереди и веди гонку, тогда у него будет чистое поле видения. Он долго не выдержит, но поле тут большое. И я не хочу, чтобы его затоптали и затолкали в куче с самого начала. Понял?

Я кивнул. В заезде было двадцать три участника — почти максимальное количество для такого типа скачек. Гарольдов скакун, нетерпеливо расхаживавший по парадному кругу, уже взмок от нервного возбуждения. По своему опыту я знал, что такое животное требует флегматичного подхода.

— Жокеи, в седло, пожалуйста, — прозвучало объявление, и мы со скакуном благопристойно и спокойно выехали на старт.

Я думал только о том, что надо быть впереди всей толкотни, и, когда лента упала, мы рванули вперед. Через первое препятствие впереди всех, как и приказано, — хороший прыжок, все спокойно. Второе препятствие, опять впереди всех, сносный прыжок, все спокойно. Третье препятствие...

Как и велено, впереди всех после третьего. Плохой, опасный прыжок — казалось, всеми четырьмя ногами зацепился за препятствие, вместо того чтобы поднять их, — точно так же, как в учебном заезде дома.

Мы грохнулись на траву вместе, и двадцать две лошади взяли препятствие после нас.

Лошади сделали что могли, чтобы не наступить на лежащих человека и коня, но их было слишком много, скакали они слишком быстро, и было бы чудом, если бы нас не задели. В таких случаях невозможно даже сказать, сколько пронеслось надо мной копыт, — это всегда происходит слишком бистро. Чувствуешь себя тряпичной куклой на стемпиде (Стемпид — канадский конноспортивный фестиваль.).

Такое бывало и прежде. Может случиться и в будущем. Я лежал на боку в неудобной позе и смотрел на ближайший клок травы, думая, как же по-дурацки я зарабатываю себе на жизнь...

Я чуть не рассмеялся. Ведь и прежде об этом подумывал. Каждый раз, как падал носом в грязь.