Палатазин провел рукой по подбородку и почувствовал, что он покрыт колючей щетиной. Да, кажется, он в самом деле не побрился.

– Кажется, люди тоже начинают замечать изменения в тебе. – Приехал лифт, и они вошли. Лифт начал опускаться. – Это плохо. Это ослабляет твое положение лидера.

Палатазин мрачно усмехнулся:

– Кажется, я знаю, кто тебе настучал. Брашер, да? Ленивая тупица. Или Цейтговель?

Гарнетт покачал головой:

– Разговоры пошли. Ты был сам не свой в последние дни.

– И они начали указывать пальцем? Так? Ну, хорошо. Потребовалось меньше времени, чем я предполагал.

– Энди, пойми меня правильно. Я говорю с тобой, как старый друг, так? О чем ты думал, когда вызвал Киркланда из голливудского отделения и потребовал засады на кладбище?

– О,– тихо сказал Палатазин. – Теперь я понимаю.

Дверь лифта открылась, выпустив их в широкий коридор, покрытый зеленым линолеумом. Они прошли к служебной комнате отдела убийств. К дверям с панелями из матового стекла.

– И? – сказал Гарнетт. – Так что же ты мне скажешь?

Палатазин повернулся к нему лицом. Глаза его были темными впадинами на бледном лице:

– Все дело в вандализме на…

– Я так и думал. Но ведь это не твоего отдела забота. Пусть ломают голову антивандалисты Голливуда. Ты занимаешься убийствами.

– Дай мне договорить до конца,– сказал Палатазин, в голосе его была дрожь, заставившая Гарнетта подумать: “Энди на самом пределе”.

– Ты должен знать, что я родился в Венгрии, там люди совсем по–другому думают о многих вещах. Теперь я американец, но думаю, как венгр. Я все еще верю в вещи, в которые верит венгр. Можешь называть это предрассудками, старыми россказнями, но для меня это – правда.

Глаза Гарнетта сузились:

– Не понимаю.

– Мы по–другому смотрим на… жизнь и смерть, на вещи, которые ты счел бы материалом для фильмов или дешевых книжонок. Мы же думаем, что законами Бога не все объясняется, потому что у Дьявола свои законы.

– Ты говоришь о духах? Призраках? Ты хочешь, чтобы голливудская полиция занялась выслеживанием призраков? – Гарнетт едва не рассмеялся, но лицо его собеседника было каменно–серьезным. – Брось, ведь это шутка, верно? Что с тобой, Хелловинская горячка?

– Нет, я говорю не о привидениях,– сказал Палатазин. – И это не шутка. Горячка – возможно, но только моя горячка называется страхом, и она начинает опустошать меня изнутри всего.

– Энди,– тихо сказал Гарнетт. – Ты в самом деле… серьезно?

– У меня работа. Спасибо, что выслушал меня.

И прежде, чем Гарнетт мог остановить его, Палатазин исчез за дверями своей рабочей комнаты. Несколько секунд Гарнетт стоял в коридоре, почесывая голову.

“Что стряслось с этим ненормальным старым венгром? Теперь он нас всех заставит гоняться за призраками по кладбищам? Боже! – Слабо шевельнулась в сознании более мрачная мысль: – Неужели напряжение делает Энди неподходящим для работы? Боже,– подумал он,– надеюсь, что мне не придется… предпринимать чрезвычайных мер”. А затем он повернулся спиной к двери и пошел в свой кабинет, расположенный дальше по коридору.

4.

Интерком на столе Пейдж ла Санд щелкнул и ожил:

– Мисс ла Санд, вас хочет видеть некий Филипп Фалько.

Пейдж, ослепительная красавица–блондинка, которой только–только перевалило за сорок, подняла голову от документа, который в это момент изучала – она изучала вопрос покупки Слаусон–авеню, и нажала кнопку “ответ”.

– Ведь у него не назначено, верно, Кэрол?

Тишина в две секунды. Потом:

– Нет, мэм. Но он говорит, что дело касается денег, которые некто должен вам.

– Тогда мистер Фалько может заплатить этот долг тебе, дорогая.

И она вернулась к документу, который читала.

Этот участок представлялся заманчивым – он вполне мог стать вместилищем гораздо более крупной фабрики, чем та, которую он вмещал сейчас, но цена… цена была тоже несколько…

– Мисс ла Санд? – снова сказал голос интеркома. – Мистер Фалько настаивает на личной встрече с вами.

– Моя следующая встреча по расписанию?

– В половине двенадцатого. Мистер Дохени из Крокет–банка.

Пейдж бросила взгляд на свои наручные часы от Тиффани с бриллиантами вокруг циферблата. Двенадцать минут двенадцатого.

– Ладно,– сказала она. – Присылайте этого Фалько.

Минуту спустя дверь отворилась и Кэрол провела в комнату мистера Фалько – сутулого худого человека с длинными седыми волосами и глубоко посаженными глазами. Несколько секунд Фалько стоял в центре огромной комнаты, явно пораженный роскошью яркой и помпезной обстановки, хотя раньше он уже дважды бывал в этом кабинете. Пейдж, сидевшая за своим огромным письменным столом из красного дерева, сказала:

– Садитесь, мистер Фалько, пожалуйста. – И указала на коричневое кожаное кресло.

Фалько кивнул и присел. В мятом, коричневом в розовую полоску костюме, он мало чем отличался от трупа. Кожа его была бледна до серости, запястья торчали из рукавов. На столе рядом с ним стояла ваза с ярчайшими розами, от чего он сам казался еще более серым. Глаза его не знали покоя. Они перескакивали со стол Пейдж на огромное панорамное окно, выходившее на бульвар Вилшир, потом перепрыгивали на собственные колени, с колен – снова на стол, и обратно.

Пейдж протянула ему резной портсигар “Данхилл” из полированного черного дерева, и Фалько без извинения взял три сигареты, сунув две в нагрудный карман и закурив третью от зажигалки, которую предложила ему Пейдж.

– Спасибо,– сказал он, откинувшись назад в своем кресле, выпуская из ноздрей дым. – Это европейские сигареты, правильно?

– Балканский табак,– сказала Пейдж.

– Это сразу видно. Американские сорта слишком сухи и безвкусны. Эти сигареты очень напоминают один сорт, который продавался в Будапеште…

– Мистер Фалько, кажется, вы принесли мне чек?

– Что? Ах, да, конечно. Чек. – Он порылся во внутреннем кармане и извлек наружу сложенный запечатанный конверт. Он подтолкнул его через стол к Пейдж, которая тут же распечатала его золотым ножом для открывания бумаг. Чек был выписан на счет швейцарского банка и подписан красиво и гладко – Конрад Вулкан.

– Прекрасно,– сказала он, с внутренней радостью глядя на обозначенную цифру. – Сколько времени понадобится на то, чтобы оплатить его?

– Самое большее – неделя,– сказал Фалько. – Принц Вулкан предполагает перевести большую сумму в местный банк. Вы могли бы порекомендовать какой–нибудь банк?

– Думаю, лучше всего подойдет вам банк Крокера. Один из президентов должен быть у меня в половине двенадцатого. Вы могли бы сразу договориться.

– В конверте есть