– Да, заметил.

– Полагаю, нам надо держать это в секрете. – Она сказала это так, будто речь шла о самой заурядной сплетне. – А кто еще знает?

Он все еще не совсем оправился от ее делового подхода к проблеме.

– Насколько мне известно, только барон и я.

– И твой настоящий отец.

– Будем надеяться, что он не знает, – ответил Гарет и неожиданно понял, что он в первый раз позволил себе об этом сказать – и даже подумать.

– Он мог и не знать, – предположила Гиацинта, – а может быть, думал, что с Сент-Клерами ты будешь лучше обеспечен, как ребенок аристократа.

– Я все это знаю, но мне почему-то от этого не легче.

– Твоя бабушка, возможно, знает больше. Он бросил на нее недоуменный взгляд.

– Я имею в виду Изабеллу и ее дневник.

– Она в общем-то не была моей бабушкой.

– Она и вела себя не как твоя бабушка, разве нет? Будто ты не был ее внуком?

– Нет, она меня любила. Не знаю почему, но любила.

– Возможно, потому что тебя можно любить.

– Значит, ты не хочешь расторгать помолвку? – осторожно спросил он.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– А ты?

Он покачал головой.

– Тогда почему ты считаешь, что я могла бы?

– Твоя семья может быть против.

– Мы не так высокородны, как ты думаешь. Жена моего брата – незаконнорожденная дочь герцога Пенвуда и актрисы из бог весть какого захолустья, но все мы готовы положить за нее жизнь. Но ты же не незаконнорожденный.

– Мой отец бесконечно этим огорчен.

– Но тогда я не вижу проблемы. Мой брат и Софи ведут тихую жизнь в деревне, частично из-за ее прошлого, но нас никто не заставит делать то же самое, если мы этого не захотим.

– Барон может поднять страшный скандал, – предупредил Гарет.

– Ты пытаешься отговорить меня от свадьбы?

– Я просто хочу, чтобы ты поняла...

– Надеюсь, что ты уже понял, что это занятие не из легких – отговорить меня оттого, что я вбила себе в голову.

Гарет лишь улыбнулся:

– Твой отец и слова не скажет. Зачем ему волноваться? Ты родился в браке, так что он не может отнять у тебя титул, а если он объявит тебя бастардом, это будет означать, что сам он рогоносец. Ни один мужчина ни за что в этом не признается!

Он улыбнулся и ощутил, как внутри его что-то освобождается.

– И ты, конечно, можешь говорить за всех мужчин, – пробормотал он, медленно придвигаясь к ней поближе.

– Тебе бы понравилось, если бы тебя считали рогоносцем?

– Нет, но мне не надо об этом беспокоиться.

Она явно стала немного нервничать и возбуждаться – от того, что расстояние между ними стало сокращаться.

– Только если ты сделаешь меня счастливой.

– Так, мисс Бриджертон, это что – угроза?

– Возможно, – игриво заявила она. Он был уже в одном шаге от нее.

– Вижу, что моя задача будет не из легких.

– Со мной вообще нелегко.

Он поднял ее руку и поднес к губам.

– Мне нравится преодолевать трудности.

– Тогда хорошо, что ты... – Он сунул один ее палец себе в рот, и она вздрогнула, – ...на мне женишься, – удалось ей закончить.

– М-м.

– Я... Ах... Я...

– Как же ты любишь разговаривать, – он.

– Что ты... О!..

Он улыбнулся про себя и переместился на внутреннюю сторону ее запястья.

– ...хочешь этим сказать?

Но она уже обмякла у стены, а он чувствовал себя королем.

– Ничего особенного. – Он притянул ее к себе и провел губами по ее шее. – Я уже предвкушаю нашу с тобой женитьбу, и тогда ты можешь кричать и шуметь, сколько твоей душеньке будет угодно.

Он не видел ее лица, так как был слишком занят вырезом ее платья, который было необходимо опустить как можно ниже, но он знал, что она зарделась. Он чувствовал, какой от нее исходит жар.

– Гарет, – слабо запротестовала она, – нам надо остановиться.

– Разве ты этого хочешь? – Когда он понял, что корсаж не поддается, он сунул руку под подол ее платья.

– Нет.

– Вот и хорошо.

Она тихо застонала, когда его пальцы заскользили по бедру, и, хватаясь за последние остатки здравого смысла, она пролепетала:

– Но мы не можем... о!

– Не можем, – согласился он. Письменный стол не очень удобен, на полу было мало места, и одному Богу известно, закрыл ли Фелпс внешнюю дверь спальни. – Но мы можем заняться кое-чем другим.

– Чем? – спросила она с явным подозрением.

Он схватил обе ее руки и поднял их у нее над головой.

– Ты мне доверяешь?

– Нет, но мне все равно.

Не отпуская ее рук, он прислонил ее к двери и поцеловал. От нее пахло чаем и...

Ею.

Он мог бы пересчитать по пальцам все случаи, когда он целовал ей руку, но он понимал, что в этом ее сущность. Она была уникальна, и другой у него никогда не будет.

Опустив одну ее руку, он стал гладить ее вверх по руке... к плечу... к шее... подбородку. Потом его другая рука отпустила ее и снова пробралась под подол ее платья.

Она начала стонать и извиваться, чувствуя его руку у себя на бедре.

– Расслабься, – прошептал он ей на ухо.

– Не могу.

– Можешь.

– Нет. – Она схватила его за лицо, чтобы заставить его смотреть на нее. – Не могу.

Очарованный ее приказным тоном, он громко рассмеялся.

– Хорошо, не расслабляйся. – И прежде чем она успела ответить, он сунул руку под ее нижнее белье и прикоснулся к ней.

– Теперь не расслабляйся.

– Гарет!

– О, Гарет, нет, или, Гарет, еще? – пробормотал он.

– Еще, – стонала она, – еще. Пожалуйста.

– Мне нравятся женщины, которые знают, когда надо умолять, – сказал он, удваивая свои усилия.

– Ты за это заплатишь.

– Неужели?

– Не сейчас.

– Справедливо.

Он тихо ее поглаживал, чтобы привести в нужное ему состояние. Гиацинта уже дышала неровно, ее губы разомкнулись, глаза затуманились. Он любил это лицо, каждый его изгиб, любил порозовевшие от страсти скулы, упрямый подбородок. Но было что-то еще в том, как она отдавалась своей страсти, отчего у него перехватывало дыхание. Она была прекрасна.