– Да всё что угодно.

– Ну например?

– Так они свои чувства выказывают. Злятся. Или требуют что-то. Любовь демонстрируют, – Куклим тяжко вздохнул, вспомнив, наверное, о своей разлюбезной карлице.

– К кому? – поразился Темняк.

– Друг к другу. Они ведь, как и мы, разнополые. Если самку похоть обуяла, так она аж огнем пылает.

– Именно самку?

– Конечно. Они у них в этом деле главные.

– А как отличить самку от самца?

– Пока её не прихватило, ничем.

– И ты при их любви присутствовал?

– Нет. Для этого у них другие места имеются.

– Занятно… Ну а вообще. Чем они живут?

– Как и мы, жратвой.

– Это понятно. Жратвой и клопы живут. Но ведь мы, нажравшись, развлекаемся. Играем во что-нибудь. Поем, пляшем. Пируем в конце концов.

– Они тоже пируют. Залезут в специальное корыто и пируют. Им ведь шкура сразу и пасть, и желудок заменяет. Бывает так насосутся, что сами себя в косичку завивают.

– И всё? Скучновато…

– Тебе их жизнь не понять. Они живут, как бы это лучше сказать… полнее нас. Ярче. Иногда целые представления устраивают. Собираются кучкой и начинают светиться. В воздухе всякие картины рисуются, только нашему глазу их не уловить. Да и вообще… Нам о Хозяевах судить, что клопам о людях. Почему, дескать, у одних кровь сладкая, у других горькая, а у третьих хмельная. Чтобы понять Хозяев, надо, самое меньшее, влезть в их шкуру.

– Вот уж куда меня не тянет! – Темняка даже передернуло, чему в немалой степени способствовали воспоминания о визитах Хозяина в стойло Годзи.

– Отсюда и беды наши, – горько вымолвил Куклим. – Никто не может представить себя в чужой шкуре…

– Раньше, значит, ты выше обитал… – задумчиво произнес Темняк.

– Выше, много выше, – подтвердил горбун.

– А дорогу туда можно найти?

– Можно. Если всем нам за это дело дружно взяться, да ещё баб позвать, чтобы веселее было, то поколений этак через пять-шесть найдем.

– Хочешь сказать, занятие бессмысленное?

– Конечно. Хотя самих Хозяев и не видно, без их воли здесь ничего не происходит. Кого-то они берут к себе, кого-то вышвыривают вон. Кого-то казнят, кого-то милуют… Люди не в силах ничего изменить. Даже и не пытайся.

– Но ты их, похоже, не осуждаешь.

– За что их осуждать… Они-то без нас проживут, а мы без них вряд ли.

– А сейчас выслушай одну историю и скажи, что ты по этому поводу думаешь. Человека, не важно какого, видели внизу, на улицах. Потом он появлялся здесь, на верхотуре. И вновь отправлялся вниз. Такое возможно?

– Ну, не знаю… – Куклим задумался. – Попасть сюда можно только при содействии Смотрителя. Если его специально послали за тобой или ты погиб на Бойле. Но вот как потом вернуться назад? Нет, ничего не могу сказать.

Про лестницу в небо, на самом деле служившую спуском в отхожее место, Куклим, как видно, ничего не знал. Ну и ладно. Что можно взять с этого нежного, оранжерейного растения, любовно взлелеянного всесильным садовником, а потом за ненадобностью выдавленного в грязный и вонючий чулан? Он и так рассказал немало любопытного.

От доверительных бесед с работягами толку было ещё меньше. Все они в разное время попали на Бойло, провели там несколько схваток, в конце концов потерпели поражение и после встречи со Смотрителем, одно имя которого до сих пор вызывает у многих дрожь, оказались на верхотуре, ставшей для них не вожделенным раем, а неизбывным адом.

Некоторые, правда, успели побывать и на других работах, столь же изнурительных и внешне совершенно бессмысленных: сортировали по размерам какое-то сыпучее вещество, напоминавшее гравий, дробили примитивными колотушками окаменевшие куски «хозяйской желчи», сбрасывали в жерло огнедышащего колодца целые охапки «хозяйского пуха», но принципиального значения это не имело. Везде было примерно одно и то же.

С каждым днем Темняк всё больше убеждался в том, что пассивное ожидание – занятие бесперспективное. Или сойдешь с ума от тоски, или случайно утонешь в «глине». Надо было, не обращая внимания на неблагоприятные пророчества, самому искать выход из этой ловушки.

Желательно, конечно, вверх. Звёзды всегда предпочтительней, чем земляные норы. Но коли это невозможно или связано с чересчур большим риском, то можно и вниз. Если нельзя довести дело до конца, лучше всего начать его с самого начала.

Недра Острога, в которых всё время что-то создавалось, а что-то другое, наоборот, распадалось, не имело деления на этажи – из каморки, где и разогнуться нельзя, можно было попасть в бездонный провал или просторные палаты, казалось бы, даже не имевшие потолка.

Местами здесь пылал нестерпимый свет, а местами царила непроглядная мгла. Заблудиться в этих техногенных джунглях было куда опаснее, чем, например, потеряться в безводной пустыне, населённой змеями и скорпионами. Отправляясь в разведывательный поход, Темняк каждый раз брал с собой пригоршню блесток, большие запасы которых он случайно обнаружил среди тряпья, служившего для каторжан одеждой. Мазок, оставленный блестками на стене, сиял в темноте, а на свету переливался всеми красками радуги, словно голографическая метка на фирменном товаре.

Покинуть прежнее пристанище можно было несколькими путями, однако большинство из них неминуемо заводили в тупик. Более или менее перспективными выглядели только два. Один из них был сравнительно безопасным, но довольно долгим. Второй – короткий – напоминал полосу препятствий, предназначенную для тренировки ещё не существующей в реальности звёздной пехоты.

На сей раз Темняк решил воспользоваться именно вторым путем, поскольку старый революционный лозунг «В борьбе обретешь ты право своё» был как-то ближе его душе, чем народная мудрость «За сладкими пряниками семь верст ходить надо».

Сначала он полз по какой-то трубе, куда могли в любой момент подать пусть и не смертельный, но весьма мерзопакостный газ, напоминавший земные лакриматоры, широко применяемые полицией при подавлении массовых беспорядков, потом пробирался по темному и жаркому коридору, где с потолка падали капли раскаленного металла, не менее опасные, чем пули, а затем вплавь преодолевал бассейн, наполненный крутым рассолом, уровень которого постоянно менялся от полуметра до самого потолка.

Дальше становилось чуть полегче – вверх, навстречу потоку какой-то желеобразной дряни, вперед по свободно висящим в пустоте балкам (здесь нечто подобное встречалось сплошь и рядом) и ещё немного вперед по лабиринту, регулярно менявшему свою конфигурацию. За лабиринтом следовала анфилада сумрачных, почти пустых помещений, где не ощущалось ни малейшего движения воздуха, зато что-то пронзительно завывало, словно кладбищенское привидение в Вальпургиеву ночь.

Отсюда Темняк попадал в просторный зал, где с прозрачного пола к прозрачному потолку восходили заряды загадочной энергии, на краткий срок менявшие у человека цветоощущение – красный цвет казался ему зеленым, желтый – синим и так далее.