Сейчас они продвигались поперек вереницы громадных глухих арок, составлявших некий своеобразный карниз (вполне возможно, что это и были бездонные пасти мусоропроводов, готовые разверзнуться в назначенный час).

Выше стены становились гладкими, как стекло. Теперь не оставалось никакого сомнения в их искусственном происхождении.

От стены к стене текли потоки живого огня – легкого и обманчивого, как фата-моргана. Иногда эти воздушные реки иссякали, чтобы потом возникнуть в другом месте, иногда закрывали небо почти сплошной пеленой, но среди них всегда оставалось чистое окошко, к которому сейчас и направлялся Годзя.

Когда они поднялись до уровня этой огненной крыши, одновременно пугающей и завораживающей, со шкуры Годзи посыпались искры, а у Темняка волосы на голове встали дыбом. Понуждаемый поистине детским любопытством, он швырнул в ближайший поток спираль, случайно оказавшуюся на пальце, и та мигом превратилась в золотую искорку.

Для полного счастья оставалось ещё помочиться в волшебный огонь, но у Темняка хватило благоразумия воздержаться от этой рискованной затеи.

Скорее всего воздушный шар нашел свою гибель именно на этой высоте, где между разными элементами исполинской машины, которой, по сути дела, и является город Острог, происходил интенсивный обмен энергией. Пробраться здесь без знающего проводника было просто невозможно.

Из сумрака уличной щели они попали теперь в буйство света, падавшего с неба и отражавшегося от стен. Годзя, никогда в жизни не видевший ничего более яркого, чем огонёк свечи, занервничал, и Хозяину стоило немалых трудов утихомирить его. Живая пестрая горжетка даже переместилась на шею ящера. Держать за глотку – оно вернее будет.

Прямо на противоположной стене Темняк узрел картину, кошмарную саму по себе, да вдобавок сильно искаженную далеко не идеальной поверхностью громадного зеркала – пузатая и хвостатая багрово-фиолетовая тварь, медленно-медленно перебирая ножками, плывёт в пустоте, а где-то возле её задницы болтается на верёвке человечишко с всклокоченными волосами и перекошенным лицом.

Упаси господь, если такое привидится во сне.

До прихода ночи оставалось всего ничего, а конца путешествию пока не предвиделось. Стены, конечно, раздвинулись, но до их верха было ещё ползти и ползти.

А если Хозяин просто сумасшедший? Опасный безумец! Маньяк! Недаром ведь собратья вышвырнули его вон… Темняк гнал от себя эту мысль, но она возвращалась вновь и вновь.

Ведь разум, даже самый высокоразвитый, ещё не гарантирует душевное здоровье. С ума сходят и боги, и люди. Причём умные люди – куда чаще дураков. Один Исаак Ньютон чего стоит… Иногда вообще создаётся впечатление, что весь мир создан безумцами.

Неужели Темняк по простоте душевной связался с одним из местных психов, да ещё втравил в эту авантюру ни в чем не повинного Годзю? Не пора ли перерезать постромки седла и отправляться по желобу в обратный путь? Авось и вывезет кривая.

Между тем структура стен опять изменилась. Они по-прежнему продолжали сиять серебристой амальгамой, но на гладкой поверхности появились ряды узких вертикальных щелей, в которые нельзя было просунуть даже лезвие ножа. Оттуда тянуло прохладой и резкими, незнакомыми ароматами. Щели отстояли одна от одной метра на три-четыре.

Годзя, который уже еле-еле лапы переставлял, задержался возле одной из этих щелей на отдых. В холодке, так сказать. Темняк, чьи глаза слезились от беспощадного света, старался по сторонам зря не зыркать, но тут что-то словно подтолкнуло его изнутри. Он перевел взгляд на Хозяина и успел заметить, как тот, покинув насиженное место на шее ящера, втянулся в эту щель – втянулся стремительно и без остатка, словно черная от грязи и радужная от шампуня вода, убегающая в сток ванны.

В мире, где родился и вырос Темняк, носивший тогда совсем другое имя, такой поступок назывался – уйти по-английски. Существовали и другие, менее благозвучные определения. Сбежать, как крыса с корабля. Сделать ноги. Чесануть по бездорожью. Подмазать пятки.

На призрачной лестнице, ведущей из поднебесья в преисподнюю, осталась висеть осиротевшая парочка – человек и тягловое животное, причем человек никак не мог влиять на своего толстокожего партнёра.

Уповать было не некого, винить некого (кроме самого себя, конечно).

Обессилевший Годзя стал мало-помалу сползать на брюхе вниз. Лапы его висели беспомощными обрубками. Уж ему-то сегодня досталось больше всех. Это надо уметь – не жравши, не пивши взобраться на такую высоту! И зачем, спрашивается?

Несмотря на всю безысходность своего положения, Темняк вновь задремал – да и не удивительно, такой денек мог сморить кого угодно.

Сон ему, как и следовало ожидать, приснился пренеприятнейший – Бойло, жаркая схватка, в которую он почему-то вступил безоружным, тщетные попытки убежать (бегать во сне ещё мучительней, чем делать клизму наяву), тяжкая рана в зуб (побаливающий ещё накануне), а затем, как квинтэссенция всего этого ужаса, легкий скользящий шорох, возвещающий о приближении беспощадного Смотрителя.

За мгновение до того, как умереть, Темняк открыл глаза. Однако это не разрушило кошмар; а, наоборот, сделало его реальным. Смотритель, в точности такой же, как и тот, что погиб на Бойле, налетал на него, сверкая, словно огромный мыльный пузырь.

Он не мог появиться здесь случайно – на такой высоте дозорные ни к чему, разве что мух гонять. Скорее всего Хозяин прислал это механическое чудовище из милосердия – дескать, лучше умереть сразу, чем мучиться в слепящей пустоте от голода, жажды и отчаянья.

Темняк попытался выбраться из седла – а почему бы не прокатиться вниз по незримому желобу – но Смотритель уже навис над ним. Запах смерти был горек. Но сама смерть оказалась безболезненной и мгновенной.

Темняк очнулся в помещении, истинные размеры которого скрадывал полумрак, царивший вокруг. Но до потолка, по которому плавно гуляли смутные блики, было как до крыши авиационного ангара, а стены вообще отсутствовали или состояли из стекла.

Самое первое впечатление было таково – он стал рыбкой и попал в громадный аквариум. Темняка окружала прохладная туманная субстанция, куда более плотная, чем обычный воздух. Каждый шаг сквозь неё требовал весьма значительных усилий. Повсюду трепетали и тянулись вверх какие-то длинные пушистые шлейфы, похожие то ли на экзотические водоросли, то ли на праздничные гирлянды. Темняку всё время приходилось отбиваться от их ласковых, вкрадчивых объятий. Пол под ногами был пушистый, словно ковёр, но следы на нем сохранялись очень долго.

Никогда ещё Темняку не приходилось бывать в столь странном месте, однако все предшествующие события вполне определенно указывали на его потусторонний, мистический характер. Так мог выглядеть рай, но не рай землян или острожан, а, скажем, рай разумных моллюсков.

Наверное, в небесной канцелярии опять что-то напутали и отправили душу Темняка не по адресу. А учитывая то обстоятельство, что закон сохранения вещества справедлив для всей вселенной, можно было легко представить себе следующую картину: где-то далеко-далеко отсюда, у порога престола Господня, Святой Петр с удивлением рассматривает мыслящую каракатицу, всю жизнь усердно молившуюся своим подводным богам, но ничего не ведающую ни о десяти заповедях, ни о символе веры.