Егор прошелся по ней глазами, не упуская мельчайших подробнойстей. Начиная с аккуратного педикюра на ногах и заканчивая каштановой макушкой. Неожиданно. Словно удар под дых. Если мог бы, согнулся пополам, настолько она была сексуальной.

Решительно шагнул в квартиру, с грохотом захлопнув за собой дверь, и впился взглядом в серо-зелёные глаза. Был в курсе, что одна. Поэтому и осмелился на подобный маневр. Хотел закончить то, что не получилось вчера ночью. Только с одной небольшой поправкой.

— Зачем пришел? — Лида прислонилась плечом к стене, не пропуская вглубь квартиры. Пускай говорит, зачем приперся и проваливает. Она не намерена выслушивать  оскорбления. Он может ненавидеть её, презирать, наказать, как заблагорассудится, но не вешать ярлыки.

Думала, Егор ответит «поговорить», но он выдал совсем другое:

— Не бойся, наказывать не стану и к ответу перед законом призывать не буду. Скоро узнаешь, какова твоя расплата в итоге. 

— Надо же, сколько великодушия. Спасибо.

На её сарказм Егор и ухом не повел. Куда важнее было не проходящее сексуальное возбуждение. Как увидел её впервые – так и мучился им. И сегодня намерен довести дело до конца.

— Если наказывать не собираешься, то зачем явился? — скрестила руки на груди, не отдавая отчета, что от этого она стала ещё соблазнительней.

Обалдела немного от его прихода. Не предполагала, что он вообще когда-нибудь посмотрит в её сторону. Полвечера рыдала в подушку над безответной любовью и мечтала, как извинится при встрече. Как расскажет о каждодневной, непростой борьбе над собой. Как не легко предавать доверие. Но стоило насмешке коснуться его глаз и растянуть губы в пренебрежительной улыбке – всё стало ясно – не за этим сюда пришел.

А Егор и не собирался объясняться. С минуту смотрел в блестящие влагой глаза, а потом рванул на себя, припав к сладким губам с безумным упоением.

И она ответила, приказав забыть обо всём хотя бы на миг, хотя бы на несколько минут. Как же ей захотелось пережить те удивительные моменты близости ещё раз. Принадлежать ему хотя бы так, через жгучую обиду и презрение. Не важно.

Егор рывком оторвал её от пола и с силой прижал к стене. Лида не вырывалась, не пыталась отпихнуть от себя тяжелое тело, а прильнула к нему, обвив талию ногами, растворяясь в продемонстрированной силе. Стоило ему скользнуть рукой в трусики и встретиться с её горячим, влажным желанием, как не сдержался, застонав в приоткрытые губы. Она хотела его так же сильно, как и он её. Каждое её прикосновение вызывало неконтролируемую дрожь, заставляло лишаться разума и спустить с тормозов всё, что поддавалось жесткому контролю до этого момента: страсть, обида, злость, гнев… Не существовало чего-то одного. Всё смешалось.

Обезумев от страсти, он целовал её грудь через тонкую ткань и утробно рычал, сминая пальцами  стринги. Её глаза ненормальные, как и его. В них есть всё: желание, мука, боль. На какой-то миг Егор оторвался от Лиды и посмотрел на неё долгим взглядом, продолжая поглаживать влажную промежность.

Ему невозможно сопротивляться. Как бы не взывал разум отстраниться, как не вопил об опасности – не слышала. Только шум крови в ушах, только ощущение умелых пальцев на клиторе и там, внутри, вдоль половых губ имели сейчас значение.

Егор прижался губами к её шее. Проложил влажную дорожку к её основанию, снова опускаясь к возбужденно торчащим соскам, и задрав майку, подставив налитую грудь под голодные губы. 

Лида содрогнулась от его удовлетворенного стона. Егор распустил ремень, приспустив брюки и  крепко подхватил её за ягодицы. Не стал снимать трусики, а просто сдвинул в сторону и одним резким движением вошел в неё, почувствовав, как её лоно плотно сжалось вокруг члена, а ставшие неожиданно горячими ладони, впились в его плечи, вжимаясь ещё сильнее.

Перед глазами поплыло от яркой вспышки удовольствия. Она такая… вкусная, сладкая. Невероятная. Могла бы стать его. Но… дернулся, не сумев поставить блок перед потоком чёрных мыслей. Ворвался в неё до упора, до самого конца. Лида сжалась, застонав от невероятно жаркой волны наслаждения, и обвила крепкую шею руками, чувствуя, что начинает проваливаться в бездну. Это был экстаз, граничащий с болью.    

— Давай… скажи… кто из нас лучше! — освободился от рубашки, отшвырнув куда-то на пол.

Лида не сразу поняла, о чем он, а когда смогла вникнуть в суть, прошептала в приоткрытые губы:

— Он…

Собственное безумие вскружило голову. Как он с ней, так и она с ним.

— Он, говоришь?! Ладно…

Сама напросилась. Ревность вскружила голову, буквально до искр перед глазами. Теряя человечность, обретал жестокость, стоило только представить её с Удовиченко. А она, глупая, лишь сильнеё распаляла эту жестокость, подливая масла в огонь.

Не хотел он, чтобы вот так. Хотел по-нормальному. С ласками до головокружения, громкими стонами до упоения. Они и были, эти ласки и стоны, но совершенно иной природы.

Снова начал двигаться, вжимая её в стену. Целовал до онемения в губах. До боли.

Лида несколько раз была на грани. Вот-вот и из горла вырвется признание, что он самый-самый, что впервые испытывает подобное крышесносное наслаждение, что Тимур никогда не касался её членом.

Но только постанывала. Не осознавая реальность, чувствуя его глубоко в себе, горячего и твердого. Он двигался резко, грубо, распаляя и себя и её до первобытных инстинктов.

— А так?

Она не отвечала. Не смогла, даже если бы захотела.

— Молчишь?

Брал её жестко, бесконтрольно, и в то же время не замечая, что готов на всё, лишь бы она продолжала и дальше биться в его руках, содрогаясь в спазмах, взрываясь от оглушительного оргазма. Замедлился, упиваясь красотой запрокинутого лица, румянцем на щеках, припухлыми от поцелуев  губами.

— Ты лучше…

Всё же произнесла едва внятно и повисла на его плечах. Стараясь не зацепить бинт, прошлась ладонями по тугим, налитым мышцам и, прикусив губу, уткнулась носом в небритую щеку. Хотела спросить, как его самочувствие, но промолчала. Вряд ли он нуждался в её сострадании.

Егор опустил ресницы, наслаждаясь последними минутами близости, потерся губами о её мягкие  губы и в несколько глубоких толчков достиг разрядки.

Теперь и сам вздрагивал от мощных девятибалльных волн, накрывших с головой. Это была тёмная страсть. Самое настоящее грубое соитие, лишенный чувственности секс. Или всё же не лишенный? Ласкал ведь её там, такую сладкую и манящую, гладил спину, оставляя после себя россыпь мурашек, нежил упругую грудь, дурея от прикосновения тела к телу.

Взял её за лицо, чуть сдавив скулы и заглянув