Давид испугался, как пугаются напоминания о неприятной обязанности.

– В гостинице. – Название Давид не запомнил.

– Когда завтра вернешься?

– Около полудня. А что?

– Надо бы кое-что обсудить до моего отъезда. Скажем, в три у меня в «Вальдгартене»?

– Ты уезжаешь? – спросил Давид не то в панике, не то с облегчением.

– В Санкт-Мориц, Sunshine Week.[26]Хочу на денек-другой вырваться из туманов. Завтра в три. Договорились?

– Договорились, – помедлив, ответил Давид.

В этот вечер он допускал еще больше оговорок, чем всегда.

Мари пришла домой в самом начале шестого. Давидова дорожная сумка, полураспакованная, стояла в спальне, грязное белье лежало в корзине, в ванной сохло банное полотенце.

В холодильнике не хватало питьевого йогурта, кофеварка была включена, а рядом с компьютером стояла пустая кофейная чашка.

На столе лежала коробочка трюфелей из привокзальной кондитерской «Майер», с запиской от Давида:

«Должен ненадолго съездить ты знаешь к кому. Вернусь примерно в полшестого. Соскучился. Д.»

Мари вздохнула, взяла конфету, сунула в рот. Хотя час назад купила бикини, который не допускал ни грамма жира.

Курорт Лотос-айленд, островок длиной четыреста и шириной сто двадцать метров, возле атолла Южный Мале, Мальдивы. Вот на чем они в конце концов остановили свой выбор. Едва Давид вышел из дому, чтобы зарезервировать эту поездку, как Мари обуяли сомнения. Островок четыреста на сто двадцать метров, сто двадцать бунгало у сказочного пляжа, три ресторана со шведским столом на завтрак, обед и ужин и («только для влюбленных!») с романтическими ужинами на пляже – не грозит ли все это агорафобией? И что, скажите на милость, означает soft-animation?[27]

Она позвонила Давиду спросить, не лучше ли все-таки поехать в Мали. Но, набрав номер, услышала сигналы Давидова мобильника, забытого на письменном столе.

Когда он вернулся и гордо показал ей бумаги на поездку, высказывать сомнения было уже поздно. Хотя они не исчезли, наоборот, с приближением отъезда только росли. Махровое обывательство – загорать с двумя-тремя сотнями соотечественников на курортном островке в Индийском океане, у бассейна с детским лягушатником, а вечером, после барбекю на воздухе («швейцарский шеф-повар!»), смотреть по спутниковому каналу последние известия «Немецкой волны»!

Мари утешалась тем, что сейчас ей позарез нужно именно это: две недели ничего не делать, только торчать на пляже, в постели, в буфете и в баре.

Помогала и еще одна мысль: за эти две недели она сможет разобраться в своем отношении к Давиду. Насколько серьезно стоит воспринимать сомнения, которые в последнее время донимали ее снова и снова. Лучшее испытание чувств – две недели на островке длиной четыреста и шириной сто двадцать метров. Еще лучше были бы, конечно, четыре недели.

Сегодня сомнений у нее практически не осталось. После школы она закупила отпускной гардероб: юбку из бежевого хлопка, такие же шорты, две белые блузки, три топа, два саронга и упомянутый бикини. И, уходя с покупками из последнего магазина, отметила, что радуется каникулам.

Отчасти этому способствовала и погода. Еще утром дождь кончился. Перед полуднем тучи разошлись, и в полдень небо сияло чуть ли не навязчивой синевой, а из-за фена Альпы, засыпанные свежим снегом, как бы приблизились к озеру.

Мари открыла окно, включила музыку, приняла душ и еще раз в спокойной обстановке примерила купальник. Не придерешься, решила она, если не считать цвета кожи и нескольких волосков в паху. Первую проблему устранит мальдивское солнце, а вторую она ликвидирует сама, и незамедлительно.

Вооружившись пинцетом, она как раз сидела в бикини на диване, когда в квартиру ворвался Давид, запыхавшийся, бледный как полотно.

– Джекки упал с балкона!

Гораздо позже Мари осознала, что первым делом спросила:

– Какой этаж?

– Пятый.

– Насмерть?

– Нет. Упал на маркизу. Его увезли в больницу.

Давид все еще стоял посреди комнаты, дверь квартиры была распахнута настежь. Мари встала с дивана, закрыла дверь, обняла его.

– Это случилось при тебе?

Давид не ответил. Крепко сжимал ее в объятиях, плечи у него тряслись. Лишь через минуту-другую она поняла, что он плачет.

Так они и стояли некоторое время, крепко обнявшись, он в зимнем пальто, она в бикини. Он безудержно плакал, а она толком не понимала, насколько плохой ей считать эту новость.

Боли Джекки не испытывал. Он вообще ничего не чувствовал. Открывая глаза, видел врачей и сестер, трубки и лампы. Говорить не мог, что-то торчало во рту. Что-то большое, длинное, толстое. Шланг?

Он хотел вытащить его, но не сумел. Руки не слушались. Ни левая, ни правая. И он слишком устал.

Словно из дальнего далека доносились голоса врачей и сестер. Но он не понимал, что они говорят.

Последнее, что он помнил, было падение. Он стоял на балконе, прислонясь к перилам, с бокалом «Мёрсо», и наслаждался солнцем, которое грело так, будто сейчас Пасха, а не Николин день.[28]

С минуты на минуту подъедет Давид, он уже запаздывает. Собственно, обсуждать им совершенно нечего. Это лишь предлог, чтобы свести его с Тамарой. Хотя порой Джекки уже сомневался, хорошая ли это идея. Но сейчас, после обеда – жаркое из телятины, с бутылочкой «Мёрсо», – сейчас она снова казалась ему весьма забавной. Посмотрим, что будет, когда вдруг явится Тамара и отрекомендуется пламенной поклонницей.

Настроение у Джекки было превосходное. Завтра он махнет в Санкт-Мориц. Впервые за семьдесят один год. Он не раздумывая купил эту недельную поездку, полный пансион, канатные дороги, конные санки, включая концерт и вечеринку с фондю. Приобрел спортивную экипировку, теплые сапоги и дубленку. А на вечера в гостинице уложил в чемодан блестящий черный костюм и пурпурную бабочку, купленные во Франкфурте.

Сейчас он больше всего жалел, что «солнечную неделю» придется отменить. Но все могло кончиться гораздо хуже. Мало кто остается в живых, упав с пятого этажа.

Зазвонил телефон. Наверняка портье, сообщает о приходе Давида. Джекки слегка оттолкнулся от перил, а они вдруг подались. И он спиной вперед рухнул с балкона, вместе с решеткой.

Промелькнула ли перед ним тогда вся жизнь, он не помнил. Помнил только, что падал. Дальше все смешалось – свет, тьма, голоса, лица. А теперь вот это. Очнулся в подвешенном состоянии. Может, он в космическом корабле? И те, кто смотрит на него, астронавты?