– Наливай! От твоих речей весь хмель вылетел, – кивнул на вторую бутылку Одинцов.

– Задело, значит? Я тебе, Паша, дело предлагаю. Ведь знаю прекрасно, что тебе в охране тошно, тебе простор нужен, драйв, ты – человек войны, как это ни прискорбно. А драйв я тебе обещаю.

Каштанов открыл вторую бутылку, разлил водку по рюмкам. Друзья выпили.

– Соглашайся, Паша. Другого такого шанса у тебя не будет.

– Да мне, Лень, что дома, что в Москве. Тут работа, конечно, интереснее и выгоднее, но… ты прав, нравится мне Надежда. Я соглашусь, а она скажет – с какой стати я должна куда-то с тобой ехать? Кто ты мне? Сосед.

– Так поговори с ней, разъясни обстановку. Но что-то подсказывает мне, Надежда согласится.

– Твои бы слова…

За разговором незаметно пролетело время.

Ровно в 21.00 в прихожей раздался звонок.

– А вот и сюрприз пожаловал, – потер руки Каштанов, – подожди.

Он ушел и вернулся с Гронским, державшим в руке «дипломат».

– Проходите, Максим Львович, присаживайтесь, выпьем за успешно завершенное дело.

– Извините, пить не буду. Сейчас не до этого.

– Понимаю. Как Эдуард?

– Уже лучше. Испугался Эдя сильно.

– Пройдет.

– А Галина только о вас и говорит, – взглянул на Одинцова гость. – Дома радость, а она несчастна. Наверное, вы все-таки разбудили в ней прежние чувства, Павел Алексеевич.

– Мы с ней обо всем поговорили, и я ей открыто сказал, что пути назад нет. Так что теперь от вас зависит дальнейшая семейная жизнь. Я в ней не появлюсь.

– Благодарю. – Гронский поставил кейс на стол: – Здесь, Леонид Владимирович, все, что я должен по контракту.

– Хорошо.

– Ну, я, пожалуй, пойду?

– Как хотите, можете посидеть, поговорить.

– Нет, пойду!

– Хозяин – барин, – сказал Каштанов и добавил: – Мой вам совет, Максим Львович: завязывайте с гулянками, больше времени уделяйте жене и детям, если, конечно, они вам дороги. Тогда в семье все будет хорошо.

– Я вас услышал. До свидания, нет, прощайте, Павел Алексеевич, – кивнул Гронский Одинцову и повернулся к Каштанову: – Проводите?

– Конечно!

Каштанов вернулся в кухню. Одинцов жестом указал на дверь:

– Это и был твой сюрприз? Не очень-то приятный.

– Нет, Паша, Гронский – всего лишь Гронский, а сюрприз, – он постучал по «дипломату», – здесь!

Леонид открыл кейс, и Одинцов увидел, что он набит пачками стодолларовых купюр.

– Ничего себе! Я столько и не видел никогда!

– Здесь, Паша, «лимон». Один миллион долларов. Плата Гронского по контракту за освобождение сына.

– Это же сколько будет в рублях?

– Курс, по которому можно скинуть баксы, – где-то тридцать восемь рублей за доллар, сейчас, правда, побольше, вот и считай.

– В среднем получается тридцать восемь миллионов рублей!

– Да, и двадцать миллионов из них твои. Пару миллионов отдам Роме, ну, а остальное пойдет в кассу новой фирмы. Конечно, возьму кое-что и себе.

– Двадцать «лимонов»? Ты даешь мне двадцать «лимонов»?!

– Да. – Каштанов широко улыбнулся: – Вот тебе и решение квартирного вопроса. «Лимонов» за пятнадцать купишь вполне приличную трешку, конечно, не в самом центре, но и не на окраине. В соседнем доме дама одна очень хорошую квартиру сплавила за пятнашку. Да и тот же Карасев поможет, у него связи большие. Кстати, мы с ним обговаривали и вопрос взаимодействия. А информация из полиции для частного сыщика бесценна. У нас же она будет по первому запросу. Карасев за поимку главаря банды, похищение подростков, а тем более за предотвращение серии крупных террористических актов лампасы как пить дать получит. А к ним и орден. А все благодаря кому? Нам. Он добро помнит, я его очень хорошо знаю.

– Да-а, – протянул Одинцов. – Слушай, а почему Гронский заплатил тебе миллион долларов, когда Шерхан с него вымогал всего двадцать?

– Так он сам решил. Переубеждать его было бы глупо. Да ты за него не волнуйся, таких миллионов у него не один десяток.

– Да я не волнуюсь, я просто в трансе.

– Значит, согласен работать со мной?

– Если Надежда примет мое предложение. И если не примет.

– Хорошо сказал, сам-то понял?

– Двадцать «лимонов», охренеть! Действительно, сюрприз так сюрприз. А Надю Карасев точно устроит в блатную клинику?

– Отвечаю.

– И Кольку пристроим в солидную спортшколу?

– В любую.

– Угу! Это хорошо. Черт, голова пошла кругом. Лишнего, видать, выпил, что ли?

– Это от свалившегося на тебя счастья.

– Какого счастья, Леня? Разве оно в деньгах? Да я бы отказался от них, лишь бы… быть с Надей!

– Еще налить? – улыбнулся Каштанов.

– Нет, – отказался Одинцов, – хватит. Да, ты мне расписание электричек или автобусов на завтра узнаешь?

– Какие электрички или автобусы, Паша? Я же говорил, что от фирмы тебе полагается тачка. Так вот с утра поедем в один автосалон, владелец которого немного обязан мне, и купим тебе машину. Какую выберешь. Прикатишь в свой город на новенькой иномарке.

– А «семерку» куда? – по инерции спросил Одинцов.

– Подари кому-нибудь.

– Да кому она нужна? Хотя… есть кому предложить.

– Ты давай ложись в спальне, можешь там курить, только окно открой, сразу вряд ли уснешь, а я уберу все со стола и устроюсь в гостиной. Подъем завтра ровно в 6.00.

– Есть, товарищ подполковник, подъем в 6.00!

С утра Одинцов чувствовал себя неважно. Либо оттого, что спал плохо, либо перебрал водки, либо от бессонницы и перебора, вместе взятых. Каштанов уже принял душ, готовил завтрак на кухне. Когда Павел зашел туда, покачал головой:

– Ну и видок у тебя, Паша.

– Что, хреновый?

– В зеркало посмотри! Ощущение такое, что ты не за Шерханом охотился, а как минимум неделю пил, не просыхая.

– Голова болит. У тебя аспирин есть?

– Может, пивка? В холодильнике есть пара банок.

– Нет, ни на пиво, ни на вино, ни на водку смотреть не могу, – скривился Одинцов.

– Ну, тогда аспирин в аптечке, аптечка в коридоре, в тумбе под зеркалом.

Выпив лекарство, Одинцов заставил себя принять контрастный душ. Он освежил и облегчил состояние. Но от яичницы Павел отказался, довольствовался крепким кофе.

Без пяти минут семь в прихожей раздался звонок. Одинцов кивнул в сторону входной двери: