Из глаз брызнули слезы. Она продолжала трясти дверь, но та была закрыта намертво.

Татьяна вновь обернулась. Горел уже не только пень. Занялись стоящие рядом деревянные ящики. Вдобавок повалил дым.

«Если огонь и не доберется сюда, я задохнусь», – поняла Татьяна. Руки сделались ледяными, хотя в подвале становилось все жарче и жарче. Вновь потекли минуты напрасных усилий. Татьяна билась об эту дверь, словно птица, пойманная в силок, понимая про себя, что вот он – конец. Глупый, неотвратимый. Страшный.

Она уже теряла сознание, оседая на пол, когда снаружи раздались несколько энергичных ударов. После этого дверь чудесным образом распахнулась, и возникший в проеме Егор – ее родной, надежный, сильный Егор – подхватил ее на руки.

– Что ж ты удумала, дурочка, – бормотал он, таща ее наружу, на воздух, и радуясь про себя, что так вовремя заглянул домой и обнаружил записку.

… Татьяна открыла глаза, лежа на траве. Здание фабрики пылало, а вокруг стояли бабы из второй смены во главе с Любой. Егор был рядом, поддержал голову, помог сесть.

– Очнулась, Танюша? Обещай – никогда! Никогда без меня не лезть в пекло!

– Обещаю, – выговорила Татьяна и улыбнулась пересохшими губами.

А потом они шли вдвоем, держась за руки, домой.

Но ничего еще не кончилось. В ту минуту, когда Егор с Татьяной подходили к казарме, земля снова содрогнулась от сильного толчка. Егор моментально помрачнел и остановился.

– Вот оно, – зло и безнадежно сказал он. – Теперь все. Если в шахте кто и выжил в прошлый раз, теперь точно – все.

Не сговариваясь, они кинулись к шахте.

А навстречу им несли шахтеров, одного за другим – изможденных, грязных, но живых. Вот и Шуркин Андрей, и муж той ткачихи, с которой Татьяна ругалась из-за некачественной работы, и другие…

– Как?! – Татьяна прижала руки к груди. – Чудо…

– Не чудо! – грубо сказал один из мужиков. – Витьке спасибо. Он проходческую машину пригнал из Картамаров. Перед самым толчком успели пробиться сквозь породу, и по тонкому лазу почти всех вытащили.

– Почти?..

– Почти! – повторил мужик. – Четверо погибли. Твоей сменщицы брат, и еще ребята…

Татьяна не слышала уже. «Не чудо. Никакое не чудо», – повторяла она про себя.

Просто Витька пригнал машину. А это значит, к счастью, что и сам Витька тоже жив.

Егор заторопился вперед – помогать.

Татьяна едва успела осознать факт счастливого спасения шахтеров Витькой, как на нее налетела, словно вихрь, смеющаяся и плачущая одновременно Нинка. Схватила Татьяну за плечи, закружила.

– Мама, он нашелся, он живой, слышишь? Все хорошо!

– Пусти…

Сил радоваться не было. Татьяна тупо смотрела на дочь. Увидев взгляд матери, Нинка поспешно отцепилась.

Потом опустила голову.

– Мама, – тихо сказала она: – я ходила к бабе Наде. Татьяна напряглась.

– Я сказала ей… что была дурой, дурой! Что так нельзя! Я все понимаю, мама! – затараторила Нинка. – Понимаю! Но Витька, он… Я боялась за него, я так боялась!

Она наконец разрыдалась. Татьяна раскрыла объятья и прижала дочь к себе.

– Я все понимаю, девочка моя, – сказала она, целуя Нинку в висок.

Пень выгорел полностью – и сам он, и все его корни стали пеплом, рассыпающимся от малейшего прикосновения.

Завал в шахте разобрали – спаслось восемьдесят шесть человек из девяноста. Провели на площади собрание – покричали, сбросили пар, и разошлись. Шахтерская судьба такая – кто-то доживает до глубокой старости, а кто-то умирает в двадцать лет под завалом.

Вроде как все утряслось: но ночью Татьяне снились кошмары. Мамонтово дерево – огромное, невредимое – стояло посреди двора, протягивая ветки к ней, к Егору, к Нинке с Витькой, ко всем фабричным. Оно словно управляло ими с помощью своих ветвей – а все люди, будто безвольные куклы, двигали руками, головой, шагали с места на место, улыбаясь глупыми улыбками. И как будто не замечали опутывавших их веток. Татьяна вскрикивала и просыпалась. Егор успокаивал ее и говорит – мол, одолеем мы твое дерево, не тревожься. И таким он казался уверенным и уютным, что она успокаивалась и вновь засыпала.

* * *

Витька получил новенький трактор с ковшом-манипулятором. Вместе с двумя другими трактористами за ночь отрыли полторы сотни ямок на пепелище. И теперь на месте фабрики мужики сажали клены и липы.

Витька давал интервью местной газетке – о том, как спас людей из-под завала.

– Машина никогда не заменит шахтера! – с уверенностью заявлял Витька. – Но помочь – помочь может!

А на заднем плане полным ходом шла посадка деревьев. Один из мужиков достал из грузовика очередной саженец – и подивился незнакомой форме листьев. И не клен, вроде, и для липы крупноваты. Но значения не придал. Посадил в общий ряд, в лунку, прикопал землей. И тут же потянулся за следующим.

А в сотне шагов, на зеленой ветле, сидели две птицы с красным оголовьем – как те, которых в начале зимы вышивала Нинка на рукавах платья невесты.

«Будем готовиться к свадьбе», – подумал Витька. И широко улыбнулся.

Алина внезапно почувствовала, как же холодно в квартире. Холод сквозил отовсюду, заполз под плед, сжал клещами голову.

С тех пор, как умер муж, холод поселился в доме навсегда. Но зимой он особенно хорошо чувствуется – к балкону подойти невозможно, рядом с ним – вечная мерзлота. Дочь и внук далеко – так далеко, что не приезжают по несколько лет.

Алина тяжело встала с дивана. Боль отозвалась в спине и во всех суставах. Передвигаться с каждым днем становилось все труднее. Она начинала забывать, как переставляются ноги.

Звук – долгий, прерывистый, нарушил тишину. Что это за звук? Знакомый… Алина напрягла сознание. Взгляд растерянно метался по комнате, нашел прямоугольник со светящимся экраном… Телефон. Конечно. Надо ответить. Пара с усилием сделанных шагов, и Алина смогла произнести:

– Слушаю…

– Бабуль! – бодрый молодой голос. – Я уж испугался. Мы прилетели, едем к тебе! Такие пробки, зараза, час проковыряемся, не меньше. Саньку везем, слышишь? Он большой стал, увидишь! Через час будем – чуть раньше даже…. Давай, связь пропадает…

Алина стояла с телефоном в руке, с недоумением глядя на экран. Что он сказал, этот парень? Они едут сюда? А кто – они? Должно быть, эти люди имеют к ней какое-то отношение, если вдруг решили приехать. И это имя – Санька, Санька… Так зовут… правнука?

Час. Ее внук сказал – час. Алина искала цифры на телефоне. Сколько же сейчас времени, сколько?

Глаза застлало пеленой. Стало трудно дышать. Миг – и Алина больше ничего не ощущала.