— Ты ходила к ювелиру одна, чтобы купить ее для меня? — удивленно присвистнул он.

— Да, конечно. Скажи, ты гордишься мной? Я была уверена, что она тебе понравится, а потом… эти цветы так похожи на цветы Ллиса…

— Как будто ее специально сделали для меня! Ох, Джесси, спасибо тебе, любимая, но не стоило так тратиться.

— По-моему, ювелир мне уступил. Вначале-то он решил, что я явилась за украшением, которое заказала заранее… Как я теперь понимаю, он подумал, что я пришла забрать сердечко, и расшумелся, потому что не закончил гравировку.

Услышав это наивное признание, Рис лукаво улыбнулся. Старый лис! Ну и хитер, однако! И словом не обмолвился ни тому, ни другому. А сам, наверное, от души потешался над наивными любовниками, пожелавшими удивить друг друга!

— Ты сам придумал надпись? — спросила Джессамин.

— Конечно! — горделиво ответил Рис, усадив девушку к себе на колени. — Неужели ты думаешь, что этот старикашка, у которого вся кровь давно превратилась в лед, способен придумать нечто подобное?!

— Да… но он всю жизнь помогал влюбленным, думаю, у него в запасе немало соответствующих фраз, — хмыкнула она, кончиком языка игриво скользнув по его щеке. Кожа Риса еще была холодной от ночного ветра.

— Нет уж, будь уверена, он не принимал в этом никакого участия… ну, кроме гравировки, конечно. Но я до сих пор не могу поверить, что у тебя хватило смелости отправиться одной в город! Слава Богу, что все обошлось!

— Но ведь это было днем! — Нетерпеливо отмахнувшись, Джессамин осторожно прикусила ему мочку уха. — Я отправилась на рынок, купила марципанового человечка в подарок Уолтеру и очаровательный ошейник для Неда. Мне даже удалось приобрести кое-какую мелочь для Джека и его жены. Они были так добры ко мне!

— А кстати, о марципане… — Рис потянулся за своим кошелем и, раскрыв его, извлек какой-то сверток в белой холщовой тряпице. Внутри оказалась парочка ангелочков из белого марципана, покрытых слоем медовой глазури. От них исходил приятный аромат сандалового дерева. Фигурки немного зачерствели, но Джессамин как ребенок обрадовалась неожиданному лакомству — в конце концов, не один Уолтер любил сладости.

А за окном, в темноте, отсчитывая часы, уныло звонили церковные колокола.

— По-моему, мы попусту теряем время. Ночь проходит, а месса начнется рано. Кстати, ты помнишь, что собиралась в церковь вместе со мной?

— Разве я виновата, что ты так долго пил и веселился в доме Мэсси?! Если бы ты пришел пораньше, как я надеялась, сейчас мы бы уже мирно спали. Разве нет?

— Сомневаюсь, что вообще сомкну глаза в эту ночь! — хмыкнул Рис, осторожно поставив Джессамин на ноги и поднимаясь сам. — Позволь, я сниму с тебя платье. Ты доставишь мне это удовольствие? И эту подвеску, которую я так ловко купил!

Джессамин рассмеялась, заметив, как при этих словах его взгляд жадно устремился туда, где, уютно устроившись в затененной ложбинке между упругих грудей, таинственно мерцала подаренная им накануне подвеска. Рис наклонил голову, и его горячий язык змеей проскользнул между двумя белоснежными выпуклостями, обжигая кожу и заставляя Джессамин содрогаться от наслаждения.

— О, милый, это будет самое прекрасное, самое счастливое Рождество в моей жизни! — прошептала она, заставляя его поднять голову. Губы их слились в поцелуе.

— М-да, такого я даже вообразить не мог. А ведь это только начало. Ты не забыла? Утром мы едем в Кэрли.

Сердце Джессамин бешено забилось. Потеряв голову, она совсем забыла, что их ждет долгая дорога. И сейчас уверенность в том, что Рис любит ее, предвкушение его ласк наполнили ее блаженством.

Почти одновременно они принялись торопливо раздевать друг друга.

Пальцы Джессамин слегка дрожали, путаясь в застежках его дублета. Она дергала и рвала их, стремясь поскорее проскользнуть внутрь, коснуться его гладкой, горячей кожи. И тут железная выдержка Риса дала трещину. Он долго сохранял спокойствие, медленно расстегивая ее платье, но вырез опускался все ниже, обнажая мягкую, белую, как слоновая кость, грудь девушки.

— О, Джессамин, люби меня, люби! — простонал он, прижимая ее к себе. Обхватив ладонью упругие шелковистые полушария, Рис сжал пальцами напрягшиеся соски и услышал вырвавшийся у нее стон.

Не выпуская Джессамин из объятий, Рис кое-как ухитрился раздеться и рухнул на постель. Джессамин упала на него, распластавшись вдоль его сильного горячего тела. Она двигалась в медленном, чувственном ритме, пока наслаждение от игры не стало чересчур острым. Тогда Рис одним рывком перевернул девушку на спину.

Платье отлетело в сторону и золотистой лужицей растеклось по темной шерсти покрывала, со стуком упали на пол сброшенные туфельки. Тела их и губы слились воедино.

— О, милая, я никогда так не любил ни одну женщину в мире! — задыхаясь, признался Рис, и глубокая искренность, звучавшая в его голосе, заставила Джессамин затрепетать от счастья. Его большие горячие ладони гладили ее спину, нежа и согревая девушку.

— О, Рис, я тоже люблю тебя, — пролепетала Джессамин в ответ, теряя голову от наслаждения. — Кажется, прошла вечность с тех пор, как мы были вместе. Я истосковалась по тебе, по твоим рукам…

Рис улыбнулся, вглядываясь в ее лицо. Единственная свеча слабо освещала комнату.

Рука Джессамин легко скользнула вниз, коснувшись его напрягшейся плоти. Пальчики ее нежно пробежались по тяжелому копью, вжимавшемуся в ее бедра, наслаждаясь ощущением его мощи, потом нетерпеливо сомкнулись, едва не лишив Риса самообладания.

Отстранив Джессамин, Рис погладил ее бедра, отыскивая самые чувствительные уголки. Его загрубевшие пальцы воина умело ласкали ее тело.

— Похоже, я буду любить тебя до самой мессы. Как тебе это понравится? — прошептал он.

Его горячее дыхание обожгло ей шею. Джессамин почувствовала, как Рис нежно ласкает ее ухо. Неистовая жажда любви потрясла девушку с такой силой, что она с криком прижала его к себе.

— Да, о да, умоляю тебя! — прошептала Джессамин в ответ. И вот со стоном, содроигувшись всем телом, которое уже не принадлежало ей, она позволила Рису ворваться в нее. Она больше ничего не чувствовала — только ту обжигающую силу, с которой он утолял свою страсть. Это было похоже на какой-то волшебный, упоительный танец. Их тела, сжигаемые могучим желанием, жили своей собственной жизнью, они искали, находили и дарили наслаждение. В этой полутемной комнате, крепко сжав друг друга в объятиях, Рис и Джессамин вознеслись к небесам в едином порыве страсти.

Чувствуя, что вот-вот взорвется, Рис шептал ей на ухо слова любви на своем родном языке. Душа его раскрылась, как цветок. Забыв об осторожности, забыв обо всем, он отдавал Джессамин всего себя. Никогда еще им обоим не доводилось испытывать ничего подобного. Разгоряченные тела, охваченные пламенем, лихорадочно извивались, сотрясаясь в конвульсиях, пока наконец они вместе не закружились в водовороте страсти.