— Они действительно так сильны?

— Точить ножи надо! — удивился его наивности Ягода. — Их принципы заразительны и опасны. Ты вот в своих фельетончиках всё бюрократов да бестолочей стегаешь, а пора бы замахнуться выше и так стегануть кое-кого!..

— Но я слышал и другую точку зрения…

— Бухарин?! — гневом блеснули глаза Ягоды. — Этот молодящийся ангелочек в лаптях, косящий под Бонапарта, многим морочит головы. Надеюсь, тебя не коснулось?

— Журналисту позволено и даже необходимо знать все течения в политической борьбе, но лишь для того, чтобы искусно владеть всем, бороться и побеждать, — Кольцов ответил так, не дрогнув, без эмоций, выучился с некоторых пор. — Вы ж и помогли.

От высокопарного, подслащённого его ответа лицо Ягоды повело. Конечно, он не поверил в искренность, поморщился, злее продолжил своё: о скрытых врагах, маскирующихся и меняющих цвет по обстановке, как хамелеоны.

Тогда Кольцов задал вопрос в лоб:

— Там, кажется, до Носок-Терновского товарищ Странников был… город спас от наводнения… захлёбывались все газеты о его героических заслугах…

— Да, писали… — понял незаданный вопрос Ягода, ощетинился, плечами повёл, но сдержался. — Но ты же не писал!

— Мне бывать там не приходилось… — как бы не замечая перемен в собеседнике, как можно деликатнее заметил Кольцов, всё же дожидаясь ответа.

— Ну, так в чём дело? Вот и побываешь, — в такт ему, как можно спокойнее процедил тот сквозь зубы. — Странников в Москву переведён, является уже членом Центральной контрольной комиссии, недавно был с проверкой по вопросам военных ведомств на Дальнем Востоке. Заслужил хорошее мнение товарища Богомольцева.

Кольцов кивнул.

— Товарищ Богомольцев докладывал товарищу Сталину, что Странников успешно справился с поручением. Поступило предложение назначить его ответственным секретарём Владивосточного окружкома с учётом глубоких знаний проблем рыбной промышленности…

— Но…

— Во Владивосток направлен товарищ Странников, наверное, уже там командует. Это масштабы по сравнению с Астраханью! Что ещё непонятно?

— События, о которых мне придётся писать, скорее всего, начались давно… — намёк Кольцова был совсем откровенен, однако в ответе Ягоды ушлый журналист нуждался не ради праздного любопытства, поэтому не спускал с него глаз. — Не упомянуть товарища Странникова как-то?..

— Время летит, товарищ Кольцов, — поднялся Ягода и зашагал по кабинету. — Не замечаем мы его, а оно мчится! Астрахань уже не губерния, а округом стала. Слышал ты об этом?

— Конечно.

— Вот… Товарищ Странников переведён партией на более ответственный пост, — размеренно шагая, Ягода подошёл со спины к сидящему журналисту и, положив руки на его плечи, сжал пальцы, не рассчитав своих сил с хилой тщедушностью собеседника; тот вздрогнул от боли, но не издал и звука. — Вы же светлая голова у нас, Михаил Ефимович… Вам ли мне объяснять?..

Больше имени Странникова они в разговоре не касались.

Плыть по Волге оказалось занятием удивительно нудным и тяжким. Или, мчась в самолётах, он отвык? Бродя по палубе, часто задумывался об одном и том же, так и эдак Кольцов переворачивая ситуацию, прокручивал в сознании состоявшийся разговор. Всё бы ладно, развязав ему руки по поводу секретаря Носок-Терновского, по существу, отдав его на заклание, Ягода твёрдо остерёг насчёт Странникова, явно упрятанного от всяческих дрязг в дальние края, но всё это не вязалось ещё с одной закавыкой: прощаясь уже, словно забыв за разговором, Ягода в последнюю минуту, почти в дверях сунул ему увесистый пакет:

— В дороге ознакомишься.

Кольцов открыл было рот, но спросить не успел.

— Ехать-то сколько? — хлопнул Ягода его по спине и окатил смешком: — Слышал, ни своих, ни чужих книжек читать не любишь, вот и пригодится мой подарочек!

В пакете оказался проект обвинительного заключения. Кольцов был уверен, что спешка не была случайной, а придумана, чтобы у него не хватило времени ни распаковать, ни прочитать хотя бы первые страницы и задать вопросы.

Потом, уходя на верхнюю палубу теплохода, он тщательно перечитал несколько раз многостраничный фолиант и поразился ещё больше: старшие следователи краевой прокуратуры Борисов и Козлов обвиняли многочисленную группу работников местного государственного аппарата — налоговиков и торговых инспекторов всего лишь в вымогательстве взяток, а рыбных дельцов-нэпманов — в даче взяток! «О каком колоколе настаивал Ягода и чему напутствовал? — мучился, впав в бессонницу, Кольцов. — В обвинительном заключении — сплошная уголовщина!» За это, правда, арестовано свыше ста человек, и действительно размах великий; таких судебных процессов ещё не проводилось, все фигуранты, независимо от степени вины, должностей и вреда, содержались под стражей, даже бывшая участница Гражданской войны, большевичка, кассир по партвзносам, оказавшаяся содержательницей тайного притона для высоких лиц… Что за этим делом скрывается ещё? Чего он не понял? Может, большой любитель коварных загадок Ягода что-то специально недоговорил? Но разговор их никто не перебивал… Наоборот, он показался ему в тот раз необыкновенно длинным, чего в ОГПУ не позволял никто из руководства, слишком все были заняты, и слишком много у каждого было работы… Скорее всего, он сам вёл себя самоуверенно и глупо, поэтому не уловил главного. Иначе чем объяснить? Такой уголовщиной полны многие областные суды, но шума на всю страну никто подымать не собирается… Невольно напрашивается другое… Неужели он Ягоде больше не нужен, и тот потерял к нему интерес… а хуже того — хочет отделаться?

Действительно, последнее время непростительно легкомысленно увлёкся самолётами… Куда хотел улететь?.. Как мальчишка, вцепился в идею промчаться по белому свету на «Крыльях Советов»[38], затеял идею создания агитэскадрильи, затянув в неё серьёзных людей из «Правды», «Известий», родного «Огонька»[39], «Комсомольской правды»… Как это воспринял Сталин? Вождь в один момент может всё перевернуть с ног на голову и скажет: «Товарищ Кольцов хочэт заманить нас в ловушку — пустить на вэтэр народные дэнэжки, когда молодой рэспубликэ дорог каждый рубэль!..» Сталин способен передёрнуть всё, верного друга превратить во врага. Известна его изуверская страсть тешиться с жертвой, как кот с мышью…

Плечи Кольцова сами собой содрогнулись от предчувствия беды, коварной тайны, постичь которую, как он ни пытался, так и не смог. Чтобы отвлечься, он обошёл, облазил все уголки четырёхпалубного теплохода, от нижней — товарно-машинной, до верхней, — позволительной лишь капитану и командному составу. Пообщавшись и побеседовав с народом: с «первоклассными» — в белых штанах, трескавшими в ресторане стерлядку под шампанское, и молодым красноармейцем, задумчиво сушившим портянки на железной палубе, журналист понял, что жизнь мало изменилась на водном транспорте, заперся в своей каюте и принялся за очерк. Раньше он учил молодых с горящими глазами рабфаковцев[40], что мелкотемье — не его призвание, что фельетон — не дешёвое зубоскальство, мишенью должны быть большие люди, охотиться следует на крупную дичь; когда-нибудь он так и напишет в своих собраниях сочинений, но теперь Кольцов изменил себе и писал обо всём, что видел, что стояло перед глазами, потому что разговор с Ягодой не выходил из головы. «Если Енох мне не доверяет, — снова и снова мучился он выбивавшей его из обычного ритма тревогой, — этот злодей и хитрец давно бы подсадил своего молодчика мне на “хвост”».