Вспыхнув от этой мысли, она с усилием оторвала голову от плеча Бебреницы, к которому та ее прижимала, и впилась глазами в Путима.

– Мать, хватит голосить! – Тот сам унял жену. – Позволит хозяйка войти?

– Заходите, не студите избу! – закричала изнутри Угляна.

Младина попятилась внутрь, гости вошли, все наконец уселись. Бебреница пыталась рассказывать, но ее речь, прерываемая слезами волнения, была довольно бессвязна, так что суть дела прояснил в конце концов Путим. Оказалось, что Крючиха, которая еще гостила в Залом-городке в то утро, когда воротилась Веснояра, уехала вовсе не к себе домой. С тремя внуками она отправилась прямиком к Могутичам. Чуры во сне велели ей туда ехать, как она потом объясняла. А там она явилась к местной старухе-Маре и попросила показать ей тела убитых в ночной схватке «отреченных волков». Их еще не успели сжечь и только сбросили в овраг – первым делом Будиловичи стремились дать достойное погребение собственным погибшим. И среди этих окровавленных тел Крючиха нашла своего младшего родича Вышезара, Красинегова сына.

– Мы ведь знали, что Вышенька к «отреченным волкам» убежал, – рассказывал Путим, и Угляна кивнула: она это знала точно. – Он-то и навел их на Могутичей: видать, хотел Веснавку заполучить и Травеню отомстить за кражу невесты. Оттого все и вышло. Уж теперь не разобрать, сам ли он Травеня прикончил или другой кто зарубил, да только и сам Вышенька рогатиной в спину получил и Веснавки не дождался. Выходит, не на нас, а на Леденичей им теперь жаловаться. А тебя винить больше не в чем. Возвращайся домой, свадьба же скоро!

Но упоминание о свадьбе Младина поначалу пропустила мимо ушей. Услышав о мертвом теле Вышени, она невольно прикрыла рот рукой: не от испуга, как можно было подумать, а от глупого опасения, что люди увидят его кровь на губах волчицы… Уж не его ли она загрызла, когда он тащил Веснавку из дома мужа? Могла тогда и не узнать: в темноте, под личиной, да и разум ее звериный не хранил тогда человеческих воспоминаний.

Но нет. Слава чурам, Вышеня погиб от удара рогатиной в спину. Значит, пал от руки кого-то из Могутичей, а Веснавку она отбила у его лесных побратимов. И все же Младина опустила взгляд, боясь, что родичи увидят в ее глазах отражение той жуткой ночи.

А Путим радостно улыбался ей, счастливый, что все уладилось, и на миг Младина дрогнула. Вернуться домой… Ну и пусть она теперь знает, что Заломичам не родня. Они, кстати, этого не ведают и считают ее отпрыском Хотилы, своей кровью. Снова стать дочерью рода, а потом женой Данемила…

И вот эта мысль прогнала соблазн сказать «да». Снова стать «отдашной девкой» Заломичей означало уже на днях выйти за Данемила. Но как же она может, ведь ее жених – Хорт. И уже вот-вот от него за ней приедут. Теперь она знает – это ее судьба, а не купальский сон. Хотя больше не знает ничего.

– Хочешь домой вернуться? – насмешливо спросила Угляна, подняв брови.

Младина опустила глаза и замотала головой, не в силах вслух сказать «нет».

– Неужели так сильно обиделась? – Путим приобнял ее. – Да брось, ты нам истинная дочь! Сама понять должна – нельзя сестер позорить. Ну а коли позора нет, мы уж как рады тебя в дом вернуть.

– Я не в обиде, – тихо сказала Младина. – Но, батюшка… не судьба мне с вами жить, не судьба и к Леденичам идти. Я здесь останусь.

Путим и Бебреница пристально смотрели на нее и, как прозрев, видели в лице своей дочки нечто совсем новое.

– Ведь это правда, что со мной вилы говорят, – вздохнула Младина и мельком оглянулась на Угляну: дескать, вот от кого все. – Мне здесь самое место. А жених мой пусть лучше Веснавку берет. Из-за меня она овдовела, вот пусть теперь и получает моего жениха. Иначе всем не хватит…

– Оставьте ее мне, – кивнула и Угляна. – Я вам ее принесла, теперь она вернулась. Знать, так богам поглянулось. А вам поклон низкий, что вырастили. Не пожалеете: она вам еще воздаст со временем.

– Веснавка… Да, куда-то ее девать надо… уж у нас с батюшкой об этом разговор, – вздохнул Путим. – Но она свою долю сама выбрала, сама с Травенем бежала, отговоров не послушалась. А ты… – Путим хотел быть справедливым к дочерям и не обездоливать ту, которая всегда была послушна, ради той, которая нарушила волю рода. – Не пожалеешь потом, если здесь останешься?

– Пожалеет – после к вам воротится, – буднично заметила Угляна. – Я ее тут к лавке не привяжу, а у Леденичей парни, чай, не последние на свете. Такой девке жених завсегда найдется!

– Это правда! – с облегчением согласился Путим. – Хочешь – оставайся, а как надумаешь, воротишься. Угляна тут поучит тебя еще чему полезному. А жениха мы тебе хоть через год найдем, ты ведь не перестарок у нас.

Бебреница повздыхала, но тоже согласилась на такой выход. Ее очень волновала судьба беспутной Веснавки, которой отказ Младины давал возможность все же обрести новую долю. Хоть она и вырастила их обеих, но ведь Веснавка приходилась ей родной кровиночкой, первой дочкой, а из-за пережитых той несчастий мать только сильнее ее полюбила. Младина же теперь казалась ей какой-то замкнутой, отстраненной, чужой. Как ее истинная мать Угляна…

* * *

Через несколько дней Леденичи приехали за невестами, и им вывели ровно столько девок, на сколько и договаривались. Дома леденичские большухи рассудили, что вдова – пара вдовцу, и руку Веснавки, угрюмой, но покорной, возле печи вручили Дреману. А сияющая, как полная луна, Домашка встала на свадебном рушнике рядом с Данемилом. Сперва он огорчился, прослышав о том, что обещанная ему Младина ушла в лес к волхвите, но справился с собой и со временем все больше любил свою здоровую, красивую, трудолюбивую жену. Имя Вышезара в роду Леденичей больше никогда не давали, но первого сына Данемил назвал Братояром – в память о том весеннем поединке, который выиграл как «брат Ярилы». Будиловичи таки созвали сежанское вече и били челом старейшине уже на Леденичей, чей сын навел на них «волков», но вече единогласно решило: сбежав в лес, парень оторвал себя от рода и род за него не в ответе. На том и кончилось.

* * *

Однажды Младина проснулась с ощущением близости чего-то огромного. Открыла глаза, приподнялась – эта близость ощущалась почти телесно, так и казалось, что рядом с ее лежанкой затаилось какое-то чудовище, такое большущее, что его не окинуть и взглядом… Мамонт подземельный какой-нибудь. Но в избушке все было как всегда, и она осознала: это огромное находится у нее внутри. Вернее, в Нави, куда из ее души вдруг открылось оконце. Но сейчас оно превратилось в распахнутые ворота, и в них шла…

Шла она, звездная бездна. Снаружи дул пронизывающий ветер, мокрый снег густо валил на черные ветки, рыже-бурые груды опавшей листвы, яркую зелень елей. Облачное небо склонилось к самой земле, словно прогибаясь под поступью Ледяной Невесты. Она пришла, а значит, наступила зима. Было трудно и страшно дышать – Младина боялась, что одним вдохом втянет в себя весь зримый мир.

Торопливо одевшись, она вышла наружу и присела на завалинке, глядя на лес, засыпаемый белым пухом из крыльев Марениных лебедей. Еще слишком тепло и сыро, снег растает. Но Марена-Зимодара останется – с этим снегом она вошла в земной мир и завладела им.