– Постойте, – сказал я. – Кто он такой?

– Кто-кто… Мамонт без пальто.

– Ну, это я понял…

– А чего вам еще надо?

– Подробности.

– Какие у нас, на хрен, могут быть подробности… – Он плюнул, отвернулся и пошел быстрее. Потом повернулся, махнул мне рукой и встряхнул красный провод, пустив по нему волну.

Я понял его и пошел за волной. Она бежала медленно – как раз со скоростью пешехода.

Так я добрался до пятачка зеленой травы. Посредине стоял летний щитовой домик. Над крышей его протянуты были веревки и сушилось белье. Женщина в легком исстиранном сарафане спускалась оттуда. Она была молодая, но очень усталая.

– Тезей понимает, что охотиться на них бесполезно, – сказала она. – Но что нам остается делать? Размахивать руками? – Она откинула волосы со лба, но они тут же упали обратно. – Я предложила бы вам воды, но нужно идти на колодец…

И – протянула ведро.

Колодец был рядом, шагах в сорока. Бетонное кольцо, ручной насос.

– Только не смотрите вниз, – предупредила женщина. – Там такое можно увидеть…

И она жеманно хихикнула.

Разумеется, я посмотрел. Но увидел только поверхность воды, в которой отражались звезды.

Волна на проводе, которая меня привела сюда, тихонько лежала на песке, свернувшись петлей. Вдруг показалось, что она подмигивает мне.

– Спасибо, – сказала женщина, принимая ведро. – А вы, собственно, кто?

– Стрельцов, – сказал я. – Иван.

Она вдруг побледнела и отпрянула.

– Вы… Ван? И – сын Стрельца? А я… а я… Непочтительная дрянь! – Она закатила себе пощечину.

– Что вы делаете?!

– Да, да… конечно… конечно… сейчас, одну секунду…

Она скрылась в домике и действительно через одну секунду появилась вновь: уже причесанная, накрашенная, в какой-то неимоверной полупрозрачной тунике…

– О, мой господин… – прошептала она приоткрытыми губами.

– А вот этого не надо, – сказал я. – Руссо туристо. Облико морале.

Похоже, она оторопела. Потом – засмеялась.

– Не может быть, – сказала она. – Тысячу лет здесь никто «Руку» не вспоминал.

– А что здесь вообще вспоминают?

– Ах, да я ведь не об этом…

– И все же?

– Ну… не знаю. Хопитов взять – они много чего цитируют, да нормальные люди их понять не могут. А вы не из Асгарда случайно?

– Нет.

– У меня подруга в Асгарде. Тревожусь я за нее…

Она посмотрела в небо. Темная суставчатая туча, выпуская впереди себя длинные крюки и когти, ползла по направлению к горе. Еще не был слышен, но предугадывался гром.

– Вот! Вот опять. Чего неймется…

– Я пойду. До свидания.

– Зачем? Не надо! Будьте здесь! Тезей уходит каждый день – биться с чудовищем. А чудовище приходит ко мне…

– Мамонт?

– Он и мамонт, он и бык… Ой, что я сказала! Так нельзя. Он узнает, и все пропало…

Испуг и дрожь ее были слишком театральными. Любительская сцена.

– Я бы тоже уехала в Асгард. Правда, там славно? Эти стены… Такое чувство защищенности… ни с чем не сравнимое… А здесь? Песок…

– Почему же вы здесь?

– Говорите мне «ты», господин. Я должна это слышать. «Ты». Скажите же так!

– Почему ты здесь?

– Ангрбода зла на меня, господин. Я боюсь ее гнева. Она превратит меня в козу.

– За что?

– Я узнала ее мужа! Он на самом деле никакой не Локи! Он – Ешитекей!

– Эшигедэй? – попробовал уточнить я, но женщина замахала на меня руками:

– Не говорите вслух! Он услышит!

– А тебя, значит, не услышит?

– Но я же молчу.

Я тоже замолчал – в короткой оторопи.

– Это я понял… Скажи-ка мне лучше вот что…

Она стремительно закивала:

– Да-да. Змей вовсе не соблазнял Еву. Это придумали потом, в оправдание всему. Змей укусил ее, и она умерла. И Адам упросил богов пустить его в Аид, чтобы найти ее там среди теней. Но ему запретили оборачиваться, когда он поведет Еву наружу! Ева вскрикнула, когда наступила на горящий уголь, и Адам бросился к ней… это было перед самым выходом из Аида, там все медленно и жарко тлело, и раскаленные края прохода светились впереди багрово – и виден был сквозь него райский сад. Но нет – Ева не могла покинуть Аид. И тогда Адам остался с нею, чтобы в поте лица добывать хлеб свой… Когда ты увидишь женщин, танцующих на углях, знай: они готовятся пройти сквозь те врата обратно в мир живых. Но их некому выводить…

Минут через двадцать доктор уже не казался мертвецом. Он порозовел, губы увлажнились, дыхание стало ровным. Время от времени на щеке дергалась какая-то жилка.

Ираида молча сидела возле него, держа за руку. Дед Григорий молча постоял рядом, легонько потрепал ее по затылку и отошел к брату – погутарить.

Между тем Коломиец метался внутри себя, как зверь, обманом запертый в клетке. Как профессионал он знал, что «на спецоперациях чем дольше ждут, тем дольше потом живут в раю. Дж. Ле Карре» – такой плакатик висел в его кабинете. Подобными изречениями, вначале исполненными от руки плакатными перьями, потом – заделанными под трафарет, а в последнее время вылезшими из темной щели дорогущего цветного принтера (Коломиец попытался вспомнить, использовался ли принтер для других целей, и – не смог…), снабжал агентство его зам Всеслав Пак, московский полукореец, давний и верный помощник… предатель. С его подачи все и произошло.

Да… Весь этот безумный вечер – сначала успокаивая и просто удерживая буйно сходивших с ума старушек, потом – обнимаясь с братом, упавшим, как снег на голову, потом – в тяжелом, тревожном, вязком ожидании непонятно чего – Коломиец не переставал думать о событиях сегодняшнего позднего утра, уже безумно далеких, но все еще очень болезненных… и чем больше он думал, тем вернее приходил к выводу, что дело нечисто.

Никаких конкретных зацепок. Что-то в интонациях. В тягостном недоумении, которое иногда прорезывалось у того же Пака. В чем-то еще.

Но без Криса не разобраться, наверное…

У Криса же голова сейчас забита совсем другим. Не стоит отвлекать. Вон, сидит, слушает…

Сфинкс был толстенной бабищей лет шестидесяти, одетой в какие-то идиотские жестяные доспехи. Она восседала на каменном троне, держа в правой руке здоровенный мушкет, а по левую руку от нее молча стоял лев.