Новички – в том числе евреи, доставленные напрямую из Западной Европы и Польши, – не прошли закалки в других лагерях и не отличались крепостью местных ветеранов. Они не знали, как тут выживать. Они быстро сдавались, не справляясь с темпами работы, издевательствами, голодом и отсутствием медицинских услуг. По оценке Густава, от 80 до 150 таких несчастных каждый день исчезало из Моновица – их отправляли в газовые камеры, и никто не успевал узнать их имен и биографий.

Новые арестанты привозили печальные новости: однажды среди них оказалось двое давних друзей из Бухенвальда, Юл Мейхнер и Йоши Шенде, которых несколько месяцев назад временно перевели в Нацвейлер. От них Фриц узнал, что убит Лео Мозес. После восьми лет в разных лагерях СС наконец добралось до него. От такой трагической несправедливости у Фрица зашлось сердце. Он вспомнил их первую встречу в карьере, когда Лео дал ему черные таблетки, вспомнил, как тот устроил его перевод к Сиверту, в безопасность. Бедный Лео, суровый и добросердечный старый коммунист, ближайший верный друг – как Фриц по нем скорбел!

Когда-то благодаря Лео Фриц осознал, что доброта проявляется и в самых сложных обстоятельствах, а теперь нашел этому еще одно подтверждение. Эсэсовцы привезли из Германии гражданских рабочих, и впервые с момента заключения в концлагерь Фриц и Густав смогли общаться с обычными людьми. Они побаивались охрану, и им запрещалось говорить с арестантами, но постепенно контакт наладился. Фриц понял, что они – не убежденные нацисты, но и не против нацистской идеологии. Когда он попытался их расспросить о том, что они думают об отношении к заключенным, те промолчали. Однако многие из них проявляли сочувствие: стали смотреть теплее и время от времени оставляли на столе куски хлеба и недокуренные сигареты. Гражданский бригадир, прозванный Франкенштейном из-за угловатого черепа и вечно угрожающего выражения лица, в душе оказался добряком: он никогда не кричал и не оскорблял заключенных, и, глядя на его обращение с ними, Боплинский тоже стал сдерживаться и гораздо реже использовал свою дубинку.

У Густава выдалась небольшая передышка от уличных работ, когда закончилось строительство первых бараков. Прибыли грузовики с койками и снопами соломы; Густаву и еще нескольким заключенным поручили набить соломой джутовые мешки, чтобы получились матрасы. Он с удовольствием взялся за дело и шил матрасы быстрей и аккуратнее всех остальных.

Однако вскоре пауза закончилось, и он снова оказался на улице. Стены бараков в их части лагеря были построены, и ему вновь предстоял тяжелый труд. Однако еще хуже была возможность оказаться на строительстве комбината Буна. Люди, работавшие там, возвращались по вечерам едва живые и рассказывали жуткие истории. Как будто повторялся бухенвальдский каменный карьер. Часто заключенных приносили назад на носилках. Всех, кто не мог поддерживать темп работ, отправляли в Биркенау.

Со спокойной решимостью Густав продолжал противостоять судьбе. Каждое утро, когда сержант Столтен объявлял дневной запрос на квалифицированных рабочих, Густав делал шаг вперед. Кто бы ни требовался – кровельщики, штукатуры или плотники, – Густав заявлял, что обладает нужными навыками. И действительно справлялся, день за днем, осваивая разные виды строительных работ. Фриц постоянно беспокоился, что охранники его разоблачат. Но отец лишь отмахивался: он достаточно умен и умеет работать руками; он считал, что нет такой задачи, которую он не выполнит достаточно хорошо, чтобы обмануть безмозглых караульных.

По мере того как строились бараки, в них заселяли новых заключенных, постоянно прибывавших в лагерь, которых отправляли работать на строительстве комбината. Условия в лагере были ужасные, даже для ветеранов: скученность, пронизывающий холод и антисанитария. Уже начала распространяться дизентерия. Каждый день заключенные в пугающих количествах погибали.

И все равно там было лучше, чем в Биркенау. Три из четырех колонн, прибывавших в Моновиц ежедневно, состояли из евреев, избежавших отправки туда. Они рассказывали страшные истории о том, как эсэсовцы грабили своих жертв. «В Биркенау они спят на долларовых купюрах и фунтовых банкнотах, – в ярости писал Густав, – которые привозят с собой голландцы и прочие. Эсэсовцы – миллионеры, и все они насилуют еврейских девушек. Красивым сохраняют жизнь, а остальных отправляют в расход».

Польская зима была суровой, почва промерзала насквозь. Отопление в Моновице до сих пор не работало, и готовить приходилось в походных условиях. На Рождество повара отказались выполнять свои обязанности, и заключенные два дня голодали. Они не получали даже обычных подачек от гражданских рабочих, которых на праздники распустили. Наконец еду стали доставлять из кухонь в Освенциме I.

К их большому разочарованию, Фрица с отцом поселили в разных блоках. Они встречались по вечерам и обсуждали свое положение. Фрицу казалось, что оно тяжелое как никогда. Он начал терять надежду. За два с половиной месяца в Освенциме – Моновице большинство их товарищей из Бухенвальда погибли. Погибли все австрийские Prominenten: Фриц Лёнер-Беда, написавший «Бухенвальдскую песню», которого в декабре забили до смерти за то, что он недостаточно быстро работал; Роберт Даннеберг, политик, социал-демократ – по той же причине; писатель и адвокат доктор Генрих Штейниц… список можно было продолжать бесконечно. Никого из них не осталось. Самым тяжелым ударом для Фрица стала гибель Вилли Курца, боксера, надзирателя с бухенвальдских огородов, который помог Фрицу с друзьями выжить во время тех тяжелых работ.

Фриц делился с отцом своими страхами, когда они беседовали по вечерам. Густав убеждал его не отчаиваться.

– Выше голову, – командовал он. – Сынок, нацистским убийцам нас не побороть!

Однако Фриц ему не верил; все его друзья придерживались этой же мужественной философии, и большинство из них были уже мертвы.

Наедине с собой Густав признавал, что и ему тяжело продолжать верить. Свои страхи он поверял только дневнику. «Каждый день кого-то увозят. Иногда просто сердце разрывается, но я себе говорю: Выше голову; наступит день, когда ты снова будешь свободен. Рядом с тобой верные друзья. Так что не тревожься – скоро станет легче». Но сколько человек может вытерпеть? Сколько может держать высоко голову и избегать смерти?

Даже у самых сильных было мало шансов. Окончательное Решение вступило в действие, и даже тех евреев, кто отличался физической крепостью и отлично работал, планомерно и методично уничтожали. Их ценность как рабочей силы не имела значения – умер, значит, одним евреем в мире стало меньше. На его место придут десять новых. Если кому-то и удавалось выживать, то только благодаря профессионализму, поддержке друзей и огромной удаче.

Густаву профессионализм и удача пришли на выручку как раз вовремя. В январе он был назначен лагерным шорником и мебельщиком, отвечавшим за все обивочные работы в Моновице – в основном за починку мебели для СС. Работал он в помещении, не на морозе, а когда наконец заработало отопление, то даже в тепле.

Казалось бы, вот она – безопасность. Но Густав сильно переживал за друзей, которым не так повезло, и понимал, что безопасность в лагере никогда не бывает долгой.