Девчонка дернулась и заорала. Пришлось треснуть и ее, но тут Глеб перестарался. Она хэкнула и стала оседать на землю. Затолкав ее на заднее сиденье машины, Глеб тронулся с места и расхохотался – ну, полный же пипец!

На подъезде к мосту он оглянулся. Волосы закрывали девчонке лицо, одна рука свешивалась с сиденья и покачивалась на неровностях дороги. «А так даже лучше! – подумал Глеб. – И никто ее не увидит, и она шуметь не будет».

Подъехав к деревянной постройке в глубине участка, он сшиб замок монтировкой и заглянул внутрь – идеально! Ори не ори – не доорешься. Решив, что, когда она очухается, в себя придет и Стас, Глеб отволок Веронику в сарай и положил в затянутую брезентовым чехлом лодку.

После «геройской» вылазки ему остро захотелось добавить, тем более что адреналин отчасти смыл опьянение и в мозгу зашевелились неприятные мысли. «Ты куда влез, Глеб? Это уже похоже на уголовку…» Обойдя спящего в прежней позе Стаса, он налил себе полный стакан и махнул его в два больших глотка, заглушая ненужные вопросы. Впереди маячили деньги на операцию, и он готов был пойти на что угодно, чтобы их получить. Чтобы повернуть время вспять и уйти в горы.

Сколько раз он жалел, что его нашли тогда и спустили вниз! С какой страстью ненавидел врачей, подаривших видимость жизни! Разве это была жизнь? Лучше бы он умер тогда в горах. Остался там навсегда! Он снова налил себе и снова выпил. «Ничего, посидит в сарае, не облезет. Сговорчивее будет», – подумал о девчонке.

Стас продолжал спать. Глебу стало скучно. Он вышел наружу в надвигающиеся сумерки. Откуда-то потянуло прохладой. Заквакали лягушки. Внезапно их мирный концерт прервали приглушенные крики и стук в дверь.

– Очухалась!

Глеб поковылял к сараю. Намерения у него были самые мирные – успокоить ее. Возможно, даже привести в дом, угостить пивом. Там еще оставалась пара нетронутых банок. Но едва он открыл дверь, как получил сильнейший удар по голове прямо на пороге.

– Ах, б…! – заревел он от обиды и боли, наваливаясь на дверь спиной, чтобы Вероника не смогла выскочить наружу.

В полутьме она стояла напротив с чем-то похожим на черенок от лопаты в руках. Глаза – в пол-лица от страха.

– Дура! – прошипел Глеб и одним движением вывернул палку из ее рук, но она сдаваться не собиралась – отскочила и неумело замахала руками, как курица, пытающаяся взлететь.

Внезапно его скрутил приступ ярости. Сейчас он просто ненавидел Стаса, храпящего в доме, эту чокнутую в дурацком коротком платье, ноющую боль в ноге и полную беспросветной тоски жизнь. Глеб боком придвинулся ближе, опираясь на здоровую ногу и намереваясь поймать эти бестолково мечущиеся руки. Одна из них мазнула по щеке и оставила горящий след царапины.

– Да, б… успокойся!

Глеб скрутил ее, прижал к себе спиной. Перекрещенные спереди руки крепко схватил за запястья, дыша ей в затылок. И тогда она извернулась и со всей дури лягнула его в травмированное колено! Мир взорвался ослепительной вспышкой боли. Совсем озверев, он повалил Веронику на пол и пару раз крепко приложил кулаком по лицу. Она замычала, но дергаться не перестала. Глеб придавливал ее к полу своим весом, ловил руки, прижимал ноги… На него накатило острое желание трахнуть ее прямо так, на полу, не раздевая. В этом не было ничего сексуального – это было звериное, яростное стремление подавить, сломать сопротивление, подчинить себе…

Она выла, извивалась и ерзала под ним, пыталась укусить за лицо. Пару раз ударив, одной рукой он прижал к полу ее руки, закинув их за голову, другой – немного придавил тощую шею, чтобы ограничить доступ кислорода и пригасить невероятно буйный темперамент. Она конвульсивно задергалась под ним, что-то хрипя.

– Да-вай, да-вай, милая! Я догоню… – задыхаясь, выпалил Глеб.

Выпитое сделало процесс почти бесконечным. Наконец он закончил, охнул, тяжело навалился на распростертую под ним Веронику, расслабившись и рефлекторно подергиваясь. Она не пошевелилась. Не издала ни стона, ни всхлипа.

– Ну, – пьяно и удовлетворенно прошептал Глеб, – угомонилась?

Она не ответила. На него накатила добродушная лень.

– Ладно, не злись. Вставай. Пойдем выпьем.

Вероника не пошевелилась, не свела ноги, не одернула мерцающее во мраке платье.

– Э! – еще не осознавая беды, толкнул ее Глеб. – Ты чего?

Тело покачнулось и замерло. Мгновенно протрезвев, он приложил к тонкой шее пальцы. Частый пульс бился только в них. Вероника была мертва.

Скорее машинально, чем осознанно, Глеб вскочил и нашарил у входа выключатель. Под потолком замигала длинная лампа, осветив неподвижное тело на полу. Он так и застыл у двери, одной рукой придерживая спущенные джинсы. Лицо Вероники потемнело, а на шее, вывернутой набок, темнел след. След от его руки!

Глеб схватился за голову, шагнул, едва не упал, запутавшись в штанинах, неловко натянул их и сел рядом с девушкой на пол. Его затрясло. Взгляд, как у безумного, непрерывно кочевал от расслабленного неживого лица с заметным кровоподтеком на скуле – к верстаку, от верстака – к укрытой брезентом лодке, и обратно. Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати девять вечера. Снова посмотрел на верстак. Напоролся взглядом на моток толстой веревки, свернутой в аккуратное кольцо и висевшей на железном крюке. Медленно поднял взгляд к потолочной балке. Слишком высоко… Сумасшедшая мысль о том, что можно закончить все и сразу, заставила его дернуться. Какого хрена? Глеб неловко поднялся и поковылял наружу, плотно прикрыв за собой дверь.

В доме было темно. Он нашел выключатель торшера – распахнутой кверху чашечки цветка на тонкой черной ноге, с лампочкой вместо пестика – и посмотрел на Стаса. Тот продолжал разгуливать в мире своих видений. Полуприкрытые глаза закатились, между губами хищно поблескивала белая эмаль зубов. Вздрогнув от отвращения, Глеб опрокинул бутылку с виски прямо в рот и выпил оставшееся, не ощутив вкуса.

К одиннадцати он решился вернуться в сарай. Открыл закладной запор на воротах с противоположной от входа стороны и с удивлением обнаружил спуск к реке, освещенной ярким лунным светом. Мысль сверкнула ярче серебристой дорожки на воде. Он похромал к лодке, убедился, что весла на месте и дырок в корпусе нет, сдернул с крюка моток веревки и свалил легкую лодку с деревянных подставок. «Там ее никогда не найдут! А если и найдут, то не скоро. Поди найди, когда уже сгниет или звери сожрут», – думал Глеб. Он больше не испытывал страха, а жалости к девчонке не было с самого начала. Она была всего лишь глупым препятствием на