С такого рода обстановкой Петровы были знакомы по опыту работы в столице Швеции. Это подтверждают и его отношения с Рыбкиной. Однако в Стокгольме, особенно в период войны, когда стоял вопрос о выживании Советского Союза и решались насущнейшие задачи большой политики, на межличностные конфликты оставалось не так много времени. В Канберре же, с ее на первый взгляд приглушенной политической активностью, они расцвели пышным цветом.

Петровых не полюбили с самого их приезда, но поначалу это была естественная реакция посольского коллектива, который называют «террариумом единомышленников». К чужакам долго присматриваются, пока не признают своими. Если не признают, быть им жертвой скрытой агрессии, проявляющейся в бытовых мелочах и в вещах более серьезных.

Скандалы и скандальчики будоражили посольство к вящей радости его обитателей, получавших пищу для пересудов. Один из них разразился меньше, чем через два месяца после приезда Петровых и имел непосредственное отношение к резидентуре. Об этом рассказано в их воспоминаниях. Сыр-бор разгорелся из-за любовных похождений Садовникова. Он вступил в аморальную (по советским понятиям) связь с машинисткой посольства, что разгневало его супругу и вызвало семейную ссору. Пребывая в состоянии душевного разлада, резидент перебрал с алкоголем, причем сделал это на квартире австралийского знакомого, где и заночевал. Это классифицировалось как вопиющий и недопустимый проступок. Садовникова отозвали в Москву.

Заметим, кстати, что Петров поступал умнее – если напивался и ночевал у Бялогурского, то делал это не в Канберре, а в Сиднее, не афишируя свои прегрешения.

Происшествие с Садовниковым в чем-то сыграло на руку новому сотруднику. Обязанности резидента сначала возложили на Пахомова, а с февраля 1952 года, с отъездом корреспондента – на Петрова. Тогда же ему присвоили дипломатический ранг третьего секретаря и звание полковника.

Его быстрое возвышение не обрадовало коллег. Год как приехал, а уже начальник. Формально – исполняющий обязанности, но дела это не меняло. Де-факто в должности, со всеми привилегиями и зарплатой. Поселился на вилле, разъезжает повсюду, а не «маринуется» в посольстве.

Поначалу Петровых особо не трогали и они не обращали внимания на косые взгляды и перешептывания за своей спиной. Их заботили, прежде всего, «производственные» вопросы. Владимир должен был утвердиться профессионально, показать центру, насколько полезно его назначение. Но не все с этим ладилось.

По оценке австралийских источников, базировавшихся на материалах Королевской комиссии и данных АСИО, сведения, которые Петров передавал в Москву, не представляли особенного значения. Ему не удавалось завербовать новых агентов и осведомителей. Исключением была реанимация бывшего агента Андрея Фриденбурга, который работал на советскую разведку еще в годы войны, находясь на территории оккупированной Латвии. Эмигрировав в Австралию, Фриденбург докладывал о настроениях в латвийской диаспоре[389].

Из воспоминаний Петрова явствует, что связи в различных слоях общества у него имелись и его контакты давали информацию. Однако от него ждали крупных успехов, выхода на политические и общественные фигуры в парламентских и правительственных кругах или близких к ним. Мелкой рыбёшки было достаточно, а вот большая не ловилась.

Об уровне квалификации Петрова уже говорилось. На помощь членов его команды трудно было рассчитывать. Неплохим профессионалом был Пахомов, имевший солидный общеполитический и журналистский опыт. В прошлом – секретарь парткома МГУ, окончил Высшую дипломатическую школу. Но отношения с ним у Петрова не сложились. Он ревниво замечал, что корреспондент не отличался умением общаться с людьми, был груб, прямолинеен и многих отталкивал[390]. Тем не менее, ряд полезных контактов он наработал и передал Владимиру. В частности, журналиста Фергана О’Салливана, выполнявшего функции пресс-секретаря лидера АЛП Г. В. Эватта. В оперативных сообщениях О’Салливан проходил под кодовым именем «Земляк». Позднее это будет интерпретировано Королевской комиссией как одно из доказательств проникновения советских шпионов в высший политический эшелон Австралии. На самом деле «Земляк» был полезен советской разведке с информационно-аналитической точки зрения, однако в прямом смысле агентом не был и понятия не имел, что его используют втемную. Он придерживался левых политических взглядов и считал нормальным, что общается с «коллегой по перу» из Советского Союза.

Новый корреспондент ТАСС Антонов с точки зрения Петрова профессионально уступал Пахомову. Английским владел слабее и в целом был менее самостоятелен. Не имел достаточных водительских навыков и опасался садиться за руль в больших городах с интенсивным движением. Между тем, для агентурной работы умение управлять автомобилем совершенно необходимо. С Антоновым у Петрова установились добрые отношения, но «прорыва» в работе это не обеспечило.

Возможности Кислицына также представлялись скромными. По свидетельству ветеранов дипломатической службы, его работе «в поле» препятствовали робость, стеснительность и отсутствие знания английского языка в должном объеме. Он не мог вести по-настоящему разговор с иностранцами. На приемах общался в основном с сотрудниками посольства и русскоговорящими австралийцами.

Способности своей команды Петров охарактеризовал так: «Ни один из них не годился для полевой работы за рубежом»[391].

В середине 1952 года, то есть через несколько месяцев после назначения Петрова исполняющим обязанности резидента (по умолчанию будем именовать его резидентом, поскольку таковым он являлся де-факто) центр критически оценил результаты его деятельности. В адресованной ему телеграмме из Москвы, текст которой был предан огласке на слушаниях Королевской комиссии, говорилось:

«Разведывательная работа в Австралии в 1951–1952 годах фактически затормозилась, не принося сколько-нибудь заметных результатов. Это объясняется тем фактом, что австралийское подразделение МВД не полностью укомплектовано, а вы с Пахомовым в своей работе не ставили конкретных задач. Отсутствие плана работы подразделения МВД также отрицательно сказывается на положении дел»[392].

Критика была не слишком суровой, и авторы исходящей телеграммы отчасти оправдывали пробуксовку деятельности Петрова объективными причинами (неукомплектованность подразделения). Но отсутствие плана и постановки конкретных задач лежали целиком на совести резидента. Это был тревожный звонок. Петров старался исправиться, жаль, не очень-то получалось.

В конце 1952 года прибывший в Канберру Кислицын сообщил, что в Москве по-прежнему не удовлетворены работой резидентуры[393]. В начале 1953 года в итоговой телеграмме центра резюмировалось: «Разведывательная работа в Австралии в 1951–1952 годах находилась в застое и не дала каких-то заметных результатов»[394].