Оперативники из системы наружного наблюдения, следившие за Мишуриным, вошли в кабинет Турецкого с понурыми лицами.

— Докладывайте, — распорядился Яковлев. — Обо всех его передвижениях и контактах — с утра.

— Вот — отчет, — старший подал Яковлеву лист бумаги.

— Так… 10.00 — вышел из дома и сел в машину. Направление — к центру. 10.34 — вошел в здание коллегии адвокатов. Пробыл там 44 минуты… Континенталь-банк — 30 минут… ТОО «Марина» — 22 минуты… А вот это интересно. 12.40 — подъехал к ресторану «Русь», пробыл 15 минут.

— Не заметили, с кем он там встречался? — спросил Турецкий.

— Нет. Мы не решились зайти внутрь: вид не тот.

— Ладно, идем дальше, — продолжил Яковлев. — 14.30 — подъехал к дому и пошел обедать…

— Он каждый день обедает дома, — попытался объяснить младший из оперативников. — И каждый раз — по сорок минут. Вот мы и решили тоже… перекусить.

— И перекусили, — съязвил Турецкий.

— Мы осознаем свою вину и готовы понести наказание, — твердо произнес старший.

Ребята были молодые и так искренне расстроены, что Турецкий решил их утешить.

— Ладно, не убивайтесь. Его все равно бы взорвали. Не сегодня, так завтра утром. Где он машину оставляет?

— На открытой стоянке, метрах в ста от дома. Стоянка не охраняется.

— Вот на стоянке и подложили бы бомбу. Ночью.

— Подготовьте отчет по всей форме, — распорядился Яковлев.

— Слушаюсь! — Старший взял свой лист.

— Минутку, — остановил его Турецкий. — Вы хвоста за собой не заметили?

— Нет, — не слишком уверенно ответил старший. — Повисла, правда, какая-то «шестерка», серая, минут двадцать ехала за нами, потом свернула. Мы еще последили — решили, что вряд ли хвост, просто случайность.

— Во сколько вы видели эту «шестерку»?

— Примерно за час до того, как он приехал домой. — Он заглянул в листок, уточнил: — В 13.30. Когда возвращался из «Руси».

— Ясно. Можете идти, — разрешил Турецкий.

Оперативники вышли. Вместе с ними уехал и Яковлев.

Турецкий присел на подоконник и закурил «Космос».

Но сигарета была сырая, с тугой набивкой. Турецкий раздраженно ткнул ее в пепельницу и пошел к Меркулову.

Меркулов сидел за своим письменным столом в сильных, для чтения, очках и при свете настольной лампы изучал какие-то документы.

— Извини, Костя, что отрываю тебя от работы. Но дело наше принимает скверный оборот. Очень скверный, — повторил Турецкий.

Меркулов снял очки, выключил лампу и кивнул:

— Слушаю.

Когда Турецкий закончил свой рассказ, спросил:

— Думаешь, Мишурина пасли?

— Да. Люди этого Марата. Рогожина. И начали в 13.30. Видно, они поняли, что Мишурин едет домой, и опередили — и его, и наших. Они наверняка уже были возле дома, когда Мишурин подъехал. И выжидали момент.

Турецкий помолчал. Потом спросил:

— Во сколько у нас был Грошев?

— Около часа дня, — ответил Меркулов. — Да, около часа.

— Мишурин в это время уже уехал из «Руси»… Значит, он им позвонил сразу же, как только вышел от нас. Не теряя ни минуты… Что же это такое? А, Костя? — В голосе Турецкого прозвучала растерянность.

— Не спеши с выводами, — проговорил Меркулов. — А сделай вот что. Поезжай в отдел кадров ГУВД, включи все свое обаяние и выясни, кто рекомендовал им Голышева. Приказ ясен? Действуй!

Турецкий вышел.

Не успел Меркулов углубиться в бумаги, как в дверях его кабинета появился Косенков. От его одежды явственно тянуло гарью, руки и часть щеки были в саже.

— Можно, Константин Дмитриевич? Александр Борисович куда-то уехал, а дело важное.

— Хоть бы однажды кто-нибудь пришел ко мне не с важным делом, а с каким-нибудь пустяком! Входи.

— Я только что с места происшествия…

— Это я носом чую. И с какого происшествия — тоже знаю. Хоть умылся бы. Гарью от тебя несет — как с пожара приехал.

— А там и был пожар, — объяснил Косенков. — Правда, небольшой, быстро потушили. Эксперты уверены: взорвали по радиосигналу.

— Ну и что же ты там обнаружил такого, что даже обычный твой сонливый вид сбило? — поинтересовался Меркулов.

Косенков выложил на стол конверт.

— Здесь — то, что было в карманах Мишурина: документы, права, немного денег. Но знаете, что я нашел в его брючном кармане, маленьком таком, ну, как говорят, в пистоне?

— Пока не знаю. Может, скажешь?

Косенков бережно достал из кармана пакетик, в какие обычно складывают вещественные доказательства, и протянул Меркулову. В пакетике была видна темная ампула, наполовину заполненная каким-то порошком.

— Вот. Я думаю, что это ампула, анализ которой делал профессор Осмоловский.

Меркулов вытряхнул ампулу из пакета, поглядел ее на свет, потряс, даже понюхал.

— Что это такое?

— Это вы у меня спрашиваете? — удивился Косенков. — Профессор Осмоловский три с лишним часа работал, чтобы определить.

— Вот что, — решительно сказал Меркулов. — Бери эту ампулу и лети в институт Осмоловского. Пусть сделают анализ.

— Может, Турецкий пусть съездит, — попробовал отказаться Косенков. — Его там все знают.

— Турецкий занят сейчас. А ждать нам недосуг.

— Но ампулу нельзя разрушать. Турецкий говорил. Клиент специально предупреждал, что от соприкосновения с воздухом свойства вещества меняются.

— Да и пусть меняются, — отмахнулся Меркулов. — Опыты проводить с ним мы не собираемся. Нам нужно просто знать, что это за вещество.

— Но… профессора же нет…

— Неужели ты думаешь, что в институте нет специалиста, который не сумеет сделать спектральный анализ? Не вскрывая ампулы — да, это, возможно, только Осмоловский и мог. А обычный… Бери машину и поезжай. Я позвоню директору НИИ, попрошу, чтобы они сделали быстро. А ты жди и с результатами — сразу ко мне!..

Минут двадцать Меркулов дозванивался в НИИ. Директор сразу вник в суть просьбы и сказал, что анализом займутся немедленно и вряд ли это займет больше получаса.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Меркулов.

Прошло часа полтора, прежде чем появился Турецкий. Он опустился на стул и сухими ладонями крепко потер лицо, как бы сгоняя усталость.

— Драй-джину бы сейчас. А, Костя? Может, организуем?

— Не тяни. Узнал?

— Узнал. Замначальника отдела кадров сразу вспомнила: Голышева рекомендовали ей из ФСБ, начальник отдела. Она даже фамилию его записала. Я поехал к нему. Он тоже вспомнил: да, звонил, по просьбе знакомого.