В эти же дни празднично одетые толпы с криками ура и с пением патриотических песен сходились к Зимнему дворцу, танцевали на мостовой. К этим веселым, разряженным, выходили царь с царицей, слушали верноподданнические восторги.

Подобное происходило не только в России! Справедливости ради: в Берлине не сожгли русское посольство, но ликование было массовым и распространялось от столицы до самых до окраин.

В Вене и в других городах и весях империи Габсбургов «необозримые толпы людей» запрудили площади и аллеи, кричали войскам: «Вы наши герои! До встречи под Рождество! Ждем с победой!»

Ну ладно – Германия и Австро-Венгрия начали войну, но ведь и в Англии, во Франции начало войны встречали с таким же энтузиазмом. Между прочим, читателю наверняка знакомы тексты, свидетельствующие об этом энтузиазме! Взять хотя бы рассказ Конан Дойла «Его прощальный поклон». Действие рассказа происходит в «самом страшном августе за всю историю человечества», и в нем повествуется, как Шерлок Холмс обманул и в конце концов сдал властям немецкого агента фон Борка. В конце рассказа, после слов о том, что «англичанин существо терпеливое, но сейчас он несколько ощерился», Шерлок Холмс обращается к Уотсону с такой речью: «Скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и когда буря утихнет, страна под солнечными лучами станет лучше, чище, сильнее» [89. С. 332].

Вся Европа готовила Первую мировую войну. Вся Европа радовалась, когда она началась, и все предвкушали победу. Но ничего подобного не возникло «во глубине России». Не было там ликования, не было нарядных толп, не было всплесков патриотического восторга. Была лояльность – готовность выполнять долг, но уже осенью 1914 года число дезертиров превосходило всякое вероятие.

Можно как угодно относиться к этому – но у народов Европы дезертирство было очень, очень непочтенным явлением. В книгах и Джона Голсуорси, и Пьера Даниноса комплиментом звучит: «Он безупречно вел себя во время войны» [90. С. 69].

В России был слой, в котором Георгиевский крест почитался, а вернувшихся инвалидов почитали. Но гораздо больший процент крестьян воевать не хотели и только терпели призыв, как «налог кровью», и то пока армия побеждала. К концу же 16-го года великое множество дезертиров делали почти неуправляемой ситуацию в прифронтовой полосе, а в некоторых деревнях число дезертиров превысило число призывников.

В начале 1917 года толпы дезертиров хлынули с фронта, а в Петербурге стала возможна Февральская революция, опиравшаяся на части, которые не хотели попасть на фронт.

С чего я взял, что это были именно русские туземцы?

Во-первых, потому, что в Европе не было ничего подобного. В том числе в Германии и в Венгрии, где в 1918 году тоже произошли революции. Но вот массового дезертирства, дезертирства как политической проблемы в них – не было.

Во-вторых, интересно поведение этих дезертиров, этих массовых беженцев с фронта: они громят не только помещичьи усадьбы, но и хутора крестьян, которые выделились из общины. Дезертиры явно враждебны как раз всем проявлениям русской Европы, в том числе и в крестьянской среде.

Вот громадная загадка истории: почему русские туземцы в начале XX века так не хотят воевать? Вся Европа хочет – а они не хотят! Эти туземцы сопротивляются то пассивно, всячески уклоняясь от призыва, а потом бегут от воинской повинности, и наконец, доведенные до крайности, бросаются на русских европейцев.

Загадка огромной значимости, решение которой позволило бы гораздо лучше понять нашу историю – причем такую недавнюю! Понять это – значит, совсем по-новому посмотреть на историю России, а быть может – и на самих себя.

Слава еще ожидает того, кто напишет хотя бы начало истории русских туземцев – пусть в самых общих чертах.

Историю не государства Российского и не историю России с точки зрения русских европейцев, а историю народа, которого как бы и не существует: русских туземцев. Историю их участия в войнах с Наполеоном, в Первой мировой войне, в Гражданской войне 1917–1920 годов. Пока такая история даже не начала писаться.

Какие были туземцы?

И в Московии, и в петербуржской Руси русские туземцы были необычайно разнообразны. Ни малейшего единства! Основную часть их составляли крестьяне. По первой ревизии 1719 года их 90 % всего населения, по десятой ревизии 1857 года – 83 % всего населения Российской империи. По данным Всероссийской переписи населения 1897 года их 74 %, больше 93 миллионов человек обоего пола и всех возрастов. В 1926 году, уже в Советской России, крестьян 75 % населения, к 1939 году – 67 %. Только после Второй мировой войны крестьяне перестали составлять большинство населения России.

До 1861 года эти миллионы людей, основное население России, фактически принадлежат к разным сословиям. Дворцовые крестьяне принадлежат царской семье. Государственные и церковные крестьяне считаются лично свободными, но в законе неравноправны и уходить со своих наделов тоже не могут. Помещичьи… Тут все понятно.

Число дворцовых с 1719 по 1857 год уменьшилось с 7,7 до 3,9 % общего числа крестьян, церковных с 12,4 % в 1719-м до 8,5 % в 1811-м (когда их передали государству). Число же государственных возросло с 25 % в 1719 году до 49 %. Число помещичьих крестьян за тот же срок уменьшилось с 54 % до 47 %.

Александр I ввел новое сословие вольных хлебопашцев. Между 1804 и 1861 годами число вольных хлебопашцев колебалось между 2 и 4 % всего крестьянского населения.

Но и эти крестьяне не были равны! Среди помещичьих крестьян была бесправная дворня, не имевшая никакой вообще собственности. Были сидевшие на барщине – особенно в черноземных губерниях, и были оброчные крестьяне. У этих жизнь была посвободнее, повольнее.

Не все окончилось в 1861 году. Крестьяне, которые не могли сразу выплатить выкуп за свою землю (а фактически и за себя), оставались временно-обязанными и не могли уйти от помещика, пока не выкупятся. И продолжалось это до 1885 года.

До 1903–1905 годов все крестьяне оставались неравны в правах. Ни получить паспортов, ни выехать за границу, ни переселиться в город. Все строго с разрешения начальства. Суд присяжных введен в России с 1866 года. Но крестьян до 1903 года судил особый волостной суд, и именно для этого сословия сохранялись телесные наказания. Окончательно крестьян уравняли в правах только к 1905 году.

Имущественное неравенство было у крестьян даже в XVIII веке, но до середины XIX столетия деньги не имели большого значения… для большинства. В 1800 году каждый житель Российской империи тратил 17 копеек в год. Впрочем, в 1850 году он тоже тратил всего 3 рубля 40 копеек. В двадцать раз больше, но тоже ведь очень мало. Если учесть, что были ведь и богачи, в том числе и крестьяне, если вспомнить, что «бедный», постоянно нуждавшийся Пушкин просаживал по тысяче и по две рублей в карты, а долгов оставил на 100 тысяч… Если это учесть – понятно, что на основную массу крестьян приходились сущие гроши. Многие барщинные крестьяне, которые денег не зарабатывали, годами вообще не видели никаких таких денег, да деньги им и не были нужны.