– Ты победила, – хрипло проговорил он. – Чего еще ты хочешь? Ты взяла все…

Она улыбнулась и склонилась к его уху, отчего ее сосок скользнул по его лицу вверх. Ее слова отозвались похоронным звоном по всей его жизни.

– Я хочу, чтобы ты женился на мне, Лу…

Нью-Йорк, 13 января 1952 года

Оливия Ойл.

Специалист по абортам сидел за маленьким кухонным столиком в задней комнате своей квартиры и смотрел через окно на крыши домов Вест-Сайда. Перед ним стояла чашка с тепловатым черным кофе, куда он для успокоения своих нервов добавил около унции водки. Его пожелтевшие пальцы сжимали окурок «Лаки Страйк», который чуть подрагивал в руке и отпускал неровную струйку дыма в застоявшийся воздух комнаты.

Наступил серый, промозглый день. Январь славится такими днями. Градусник стоит на нуле, а человек все равно промерзает до костей. Холод, казалось, без труда проникал через щели в запертом окне и насмехался над надсадно шипящим радиатором.

Отвратительный денек. В такие дни нечего ждать от судьбы приятных подачек. И все же… Если Оливии Ойл удастся прорваться в пятых скачках в «Хиали», этот день станет для врача самым важным в новом году.

Со вздохом он переменил позу на кухонной табуретке. Это был крупный человек. Росту в нем было шесть футов и четыре дюйма. Излишек веса составлял не менее двух-трех десятков фунтов. Он носил очки в толстой роговой оправе и грязную пастельную рубашку. Слава Богу, он сможет закрыть это убожество белым халатом, когда придет девчонка, посланная Валерией.

Он глянул на часы. Где ее носит, черт возьми?! Она должна была быть у него в одиннадцать тридцать. Как штык! Без ее денег он не мог поставить хорошую ставку на Оливию Ойл.

Он просто обязан был выиграть эти скачки! В противном случае он не сможет расплатиться с букмекером и у него не будет средств, чтобы купить очередную порцию «колес», без которых ему не продержаться в следующем месяце.

Впрочем, не было никаких оснований для отчаяния. Валерия уже принесла ему семьдесят пять долларов, то есть его долю в первой сотне. Это произошло вчера утром. Она заверила его в том, что девушка принесет остальное. Если верить Валерии, то это будет чистенькая девочка. Из хорошей семьи. Студентка высшей школы. Возможно, колледжа. Прилично выглядит, хороший «прикид». Речь поставлена. Говорит культурно. Одним словом, не из «низов». Валерия говорила, что она выглядит очень испуганной, отчаявшейся, но вместе с тем преисполненной решимости. Она поклялась, что у нее есть необходимые деньги. Валерия, которая знала в этом деле толк, сразу поняла, что тут пахнет прибылью.

Он снова взглянул на часы. Она опаздывает всего лишь на пять минут, пока. Да, нервы сегодня утром что-то совсем никуда не годятся… Он стал постукивать костяшками пальцев по протертой поверхности стола и попытался успокоиться.

От водки кофе отнюдь не стал лучше. Слишком много «колес» вкатил сегодня утром. Но что он мог поделать, если ломало с похмелья черт знает как сильно? Похмелье прошло, голова уже не болит, но теперь навалился побочный эффект таблеток – нервы расшалились.

Что ты будешь делать? Здесь натянешь – там порвется, там натянешь – здесь порвется.

Он встал с табурета, подошел к своей медицинской сумке, которая лежала около раковины и достал секонал. Он проглотил пилюлю, поленившись запить ее водой. Надо продержаться в форме до окончания скачек. Он знал, что без этой небольшой дозы у него ничего не вышло бы. Он снова сел за стол, выкинул окурок и достал новую сигарету. Заглотив залпом остаток кофе, он вздохнул и закрыл глаза.

Жизнь так несправедлива. И как он только умудрился пасть так низко?

Начиналось-то все, естественно, хорошо. У него было право легальной врачебной практики еще каких-то четырнадцать лет назад. Кажется, будто с тех пор целая вечность прошла. Он, конечно, не мог равняться со сливками врачебной диаспоры, однако у него за плечами был уважаемый институт и ему удалось пройти практику в отличной больнице в Нью-Джерси. Потом он уехал в Манхэттен и завел там частную практику. Он здесь вырос, любил город и подавал надежды. Он рассчитывал на то, что сможет прилично зарабатывать акушерской практикой в городе, а если подвернется возможность, то сможет переместиться с этим видом медицинских услуг и поближе к Ист-Сайду.

Но неудачи стали преследовать его с самого начала. Ему не удалось заиметь состоятельную клиентуру. Возможно, причина крылась в том, что он вовремя не додумался сменить фамилию? Польские фамилии никак не добавляли популярности гинекологам, а скорее наоборот. Так или иначе, но он был вынужден обслуживать обедневших домохозяек, иммигранток и девчонок, которые хотели сохранить рождение ребенка в секрете от родителей.

Прошло совсем немного времени, и он заметил, что большинство его клиенток гораздо больше устроило бы прерывание беременности, чем роды. Когда дела не ладились, у него не оставалось другого выбора, кроме как оказывать и эти услуги наиболее отчаявшимся дамочкам. Все, что им нужно было, так это сохранение конфиденциальности операции. Он только рад был обеспечить им это. Риск казался минимальным.

Но черный день все-таки наступил. У него появилась истеричная пациентка. Приятель трахнул девчонку где-то в Бронксе. На операционном столе она буйствовала, закатывала истерики и чуть все не испортила. Придя домой, она обнаружила у себя кровотечение, перетрусила, хотя ничего серьезного не было, и тут же обо всем настучала своим. Она рассказала родителям и о своей беременности, и об аборте. Не забыла назвать и его, доктора Даницевского с Западной Семьдесят Четвертой Улицы.

Не успел он оглянуться, как против него было возбуждено дело по обвинению в преступной небрежности при лечении пациентки. У него был хороший адвокат, и он уже думал, что отделается пустяковым штрафом и легким испугом, как вдруг к его делу подключилась Медицинская Комиссия. На него повесили «неэтичную практику» и лишили лицензии. Вот и все.

Он долго не верил в это. Первые месяцы он думал, что жизнь для него закончена. Жена плюнула на него и уехала к родителям в Джерси. Целыми днями он бесцельно слонялся по своей квартире, затем ударился в запои. Для него наступила самая черная пора в жизни. Вот тут-то он впервые и познал вкус секонала.

Потом он познакомился через своего бывшего пациента с Валерией. Она знала абсолютно всех в Манхэттене, Бронксе и Бруклине. Она убедила его в том, что на себе еще рано ставить крест, надо просто нащупать в жизни новую колею. И он нащупал, положившись на ее обещание доставлять к нему всех пациенток, каких удастся заполучить.

Вскоре у него уже было другое имя – доктор Дан. «Доктор Дан Перевязочный Материал», как они шутили с Валерией. Она сняла ему квартиру с маленькой операционной в самой ее дальней части. Клиентура у него практически осталась та же: домохозяйки, которым не нужен был лишний рот в доме, «подзалетевшие» девчонки, девчонки, которые никогда не слыхали о контрацептивах и еще меньше об абортах. Все они были испуганными. Слишком испуганными, чтобы стучать на него. Кроме того он стал предпринимать меры предосторожности. Никто из них толком не видел его лица, не знал его настоящего имени.